а целых три!
Настоящая Голгофа. «Господи, помилуй, Господи, помилуй!»
В конце коридора стоял офицер с папками и миловидная девушка, сотрудник спецчасти.
— Фамилия, имя, отчество, дата рождения, статья, срок, конец срока?
— Татарский…
Я получаю сильный удар палкой по спине.
— Шапку снимать надо, когда разговариваешь! — говорит кто-то.
— Татарский Владлен Эммануилович, 25.04.1982, 187, часть 3, 8 лет. Начало срока — 8 декабря 2011 года, конец срока — 8 декабря 2019 года!
Она сверила моё лицо с фотографией на деле.
— Пошёл! — снова услышал я крик.
Снова бегу через коридор с палками, сыпятся удары.
— Сел на корточки, руки за голову!
За коридором у ворот мы сидим на корточках — нас бьют палками, выстраивая квадрат. У собак длинные поводки, и они периодически срываются и кусают зеков за руки и ноги.
— Ай, блядь, уберите собак! Ну что вы делаете?
— Заткнись! — кричат мусора и снова бьют.
Одна собака потянула несчастного деда к себе, схватив за рукав. Только после этого собак немного отодвинули. Позади я слышал крики тех, кто выпрыгивал из воронка. Я снова захотел поднять голову и снова получил удар по спине. Пробегая, я успел заметить Марка Владимировича. Он подошёл ко мне, крутя в руках, по своему обыкновению, зековские мурки.
— Татарский, а что ты взгляд отводишь? — сказал он.
— Так по уставу ж не положено головы поднимать.
— По уставу? Ха-ха… Служи по уставу — получишь честь и славу.
* * *
12 декабря 2011 г. Донецкое СИЗО
— Короче, если ты будешь на «дороге» стоять, тебе надо знать порядочные и непорядочные хаты на Централе. Чтоб владеть всей обстановкой и знать, куда какую «торпеду» послать. У нас на посту все порядочные, кроме двух, в 908-й — «козлы», в 909-й — «петухи», — Паша объясняет мне тюремные правила. Попал в тюрьму — надо перестраиваться под другую жизнь. Она такая же, как на воле, только с некоторыми нюансами.
— Мусора на продоле в нашу сторону! Коцают нас! — кричит шаровой.
Один резкий удар кулаком в стену — и в соседней хате «дорожники» понимают: это сигнал того, что к нам заходят мусора. В «кабуру» скидывается весь запрет: телефоны, зарядки, ножницы. Менты открыли хату: контролёр и закрепленный за нами опер зовут Артура и о чём-то говорят на продоле. Дверь открыта, и я вижу, как Артур косится в мою сторону. Вскоре на продоле появляется братва и какие-то ещё мусора, теперь они все смотрят в мою сторону, всё это очень неприятно. Артур подходит и спрашивает у меня:
— Ты что, с хаты собрался ломиться?
— Нет. С чего ты взял? — У самого заиграло давление. «Блядь, только мусорского пресса мне не хватало. По ходу, собираются за что-то ещё крутить», — думаю про себя. Крутить есть за что, поэтому чувствую, как стучат молотки в голове. Братва меня зовёт на продол.
— Ты что, ломиться собрался?
— Нет.
Смотрящий за постом отводит меня в сторону.
— Короче, там звонок с Управы за тебя, чтобы тебя перевели на «тройники». На нашем Централе на «тройниках» сидит только разная нечисть, порядочному человеку там делать нечего. Если мы тебя не отдадим, будут рвать весь пост. Короче, ты спортом занимался?
— Ну, я бегал по утрам, — растерянно отвечал я, ничего не понимая.
— Да нет. Боксом? Борьбой?
— Нет, не занимался.
— Хуёво. Короче, у тебя один способ — заходи туда и всех гаси. Запомни: там людей нет.
Я немного охуел от такой инструкции — гасить целую камеру зеков? А если там такие, как Паша и Андрюха сидят? Тогда быстро всё закончится. Всё вокруг меня словно выключилось, в тот момент я словно умер. То есть, я ещё был живой, но мысленно уже был готов к тому, что это будет мой последний бой. Я быстро собрал вещи в «барыжку».
— Владлен, — зовёт Артур. У него в аккуратно сложенных носках спрятан кусочек канцелярского ножа, он протягивает его мне. Просто кладу его в карман и иду за выводным. Тюремные коридоры, двери между постами, «тройники», 15-й пост. Криков шаровых там не слышно — полная тишина. Каждая камера на «тройниках» платит деньги мусорам за телефоны и другие запреты, поэтому шаровые там не нужны.
Хата 1513. Женщина-контролёр открывает камеру, мне повезло — все спят. На войне нет никакого коварства или правил, нужно бить туда, где слабее, и туда, где не ожидают удара. При входе в камеру слева спал какой-то крепкий бычок, с него я и решил начать. Рубящим ударом сверху я резко всадил ему в висок, затем снова и снова. Боковым зрением я увидел чайник с водой, подумал, что следующего наебну чайником. Бычок, который во сне, наверное, видел свободу, ничего не понимал, проснулся и просто выл. У него был разбит нос. Следующий зек спрыгнул с нары, не понимая, что происходит, я пнул его ногой в живот.
— Что ты стоишь? Вытягивай его! — кричит опер выводному. Тот как-то странно схватил меня за шею и за голову двумя руками сзади.
— А ты что стоишь? — кричит он на женщину. — Жми тревогу.
Та с абсолютно равнодушным взглядом нажала какую-то кнопку.
Лёхины тренировки не прошли даром: я инстинктивно, не осознавая, что делаю, слово заведённый механизм, хватаю контролёра за пальцы и начинаю их выламывать. Контролёр успел меня вытянуть из хаты.
— Ай, блядь, он мне палец сейчас сломает! — кричит контролёр и отпускает меня. Я напоследок успеваю пнуть кого-то.
Хата проснулась, все повскакивали с нар, пара зеков были крепкие. Один из них, с наколотым гусарским погоном на плече и свастикой на груди, кричал:
— Марк Владимирович, уводи этого ебанутого от нас, а то я не знаю, что с ним сделаю!
Бычок, которого я бил, вытирал кровь и кричал:
— Ты что, ебанутый?! Ты что, ебанутый?!
Марк Владимирович — это был опер, который привёл меня в эту хату. Мы с ним отошли в сторону, он сказал:
— Тебе пизда, ты понимаешь, что тебе пизда? Я тебя сейчас поведу в такое место, что ты охуеешь!
Прибежали ещё контролёры и просто прижали меня к стене. Марк начал кому-то звонить. Я решил ничего не ждать, достал кусок канцелярского ножа и начал резать себе вены. Я никогда не увлекался суицидом, поэтому не знал, где их лучше резать, и начал это делать прямо на запястье. Или я от волнения делал что-то неправильно, или просто боялся глубоко вставить лезвие, но кровь почему-то не текла. Марк, разговаривая по телефону, смотрел на меня как на идиота.
— Этот долбоёб уже вены себе начал резать. Ну, что с ним
