желает ли кто-то продолжать службу. Паша сказал, что, как только заживёт рана, он вступит в строй. Через неделю он оказался в какой-то спецособой роте непонятного назначения, которая периодически совершала выезды в район Ясиноватой. В августе 2014 он встретил знакомых мариупольских парней, которые забрали его в охрану тогда ещё малоизвестного широкой публике Захарченко. Александр Владимирович любил со своей охраной вкружиться в какой-нибудь бой, поэтому служба там была не похожа на охрану, например, Плотницкого. Паша, который был в отличной спортивной форме, храбрый, сообразительный, грамотный, владеющий иностранными языками, быстро заслужил авторитет среди личного состава охраны у самого Главы. Он близко общался с Александром Владимировичем, но, понятное дело, не тревожил его по личным вопросам.
Я не просил его поговорить за меня с Захарченко, полагая, что капитану РГСО не стоит афишировать дружбу с каким-то грабителем банка, но он сам предложил это сделать.
— Братан, ничего не обещаю, но можно попробовать, — закончил Паша.
…Что-то клацнуло у дверей, я положил трубку и отдал «дорожнику» телефон. Мусора? Шаровой с кем-то разговаривал через кормушку. Это был какой-то зек из «козлобанды» с перепуганным лицом.
— Что там случилось? — спросил я.
— Сегодня приезжали… Короче, сегодня первый раз зека одного расстреляли по приговору, казака какого-то, что двух баб убил на 8 Марта. Реально расстреляли, — рассказывал «козёл».
Я хотел выяснить подробности — всё-таки первая официальная смертная казнь в ДНР, но кто-то из мусоров его позвал, не дав договорить.
Тусанувшись по хате, я налил себе чая и сел на пуфик у телевизора.
Новости показывали Сирию, Путина, Эрдогана, авиаудары ВКС, разрушенные древние города… Эх, блядь! Люди воюют в заморских странах… Вон как по телику всё красиво! Там тебе и авиация, и флот!.. А ты сиди тут!..
«Главнокомандующий ВКС России представил фактическую картину атаки 24 ноября турецкого истребителя F-16 на российский самолёт Су-24М в небе над Сирией…» — говорил диктор с экрана.
* * *
11 декабря 2015 г.
Ещё ночью выводной сообщил, что утром меня, Доброго и Толика ждёт этап на лагерь. На какой, не сказал, но слухи ходили, что повезут на Еленовку. Утром мы стали выходить с вещами, прощаясь с сокамерниками. Все шутили нам из кормушек:
— Ну что, вам мойки дать? Вскрываться будете?
У меня внутри никакой тревоги почему-то не было.
— А я мойку взял, на всякий случай. — Улыбался Толик.
Шутки про мойку появились неспроста. Две недели назад этап, который пришёл на Еленовку, встречали «маски». Их всех жестоко избили и поднимали на карантин через тряпку, то есть каждый зек должен был взять тряпку, которой моют пол, и по требованию сотрудников колонии начать мыть пол. Цель, конечно, не чистые полы, а моральная ломка человека. По лагерным понятиям, порядочный арестант не должен этого делать. Вообще не должен делать того, что унижает его честь и достоинство. Всех, кто отказывался, жестоко избивали. В итоге из 20 мужиков не взяли тряпку только двое. Один после побоев попал в больницу с разорванной селезёнкой. Новость о таком мусорском беспределе быстро облетела лагеря. Раньше подобное происходило только на 97-й, впрочем, там были и куда более ужасные вещи. А тут 120-я, которая всегда была чем-то вроде санатория. Все начали успокаивать себя тем, что братва ездила в Управу и обо всём договорилась и что это была какая-то разовая акция устрашения.
По крайней мере, в этом нас убеждал Нос, бродяга, который был в ответе за транзит и сидел рядом в 803-й хате. Он тоже ехал с нами. Парень он был спортивный, производил впечатление умного и, судя по золотым часам, точно был при деньгах.
«Ну, раз бродяга едет, то должно быть всё нормально», — подумал я.
Вскоре нас повели на сборную. Воронок подали быстро. Во дворе я увидел знакомого оперативника из Управления, его звали Женя Апельсин, очень матёрый опер. Помню, он быстро зашёл к нам на 57-ю как раз в тот момент, когда зеки ходили на помазан. Так как у нас режим был максимально ослаблен, то строем никто не ходил, контролёры просто открывали локалки и через два часа закрывали. Была зима, тёмное время суток, Апельсин в штатском, накинув на голову чёрный капюшон, смешался с зеками и зашёл к нам на барак прямиком к барыге, у которого «наверху» было огромное количество травы. Барыгу арестовали и раскрутили на новый срок.
Апельсин стоял недалеко от нас, когда мы грузились в воронок, я услышал фразу:
— На 120-й хорошо: поля, свежий воздух.
В воронке стали знакомиться с остальными зеками и общаться. Много едет с 32-й зоны, часть из них — «козлы». Отдельно в стакан посадили «обиженного».
Проезжаем «Золотое кольцо», через решётку и окно конвоира вижу толпы людей и машины. Еленовка недалеко от Донецка, доехали мы быстро.
— О, приехали. Интересно, чья сейчас смена? Если Михалыча смена, то можно будет сразу что-то затянуть, — мечтал Толик.
Только сейчас какой-то злой лай собак меня интуитивно стал настораживать. Собаки на лагерях все недобрые, но эти лают как-то по-особенному.
Со скрипом открываются ворота, собаки лают всё сильней и сильней. Машина заехала, ворота закрылись, мы в «стакане». Конвой открыл дверь в воронок. Что-то лица совсем недобрые у сотрудников. Один с самым наглым лицом крикнул:
— Выпрыгиваем по одному! Руки за голову, лицом к машине, ноги расставить!
— Выходим, — сказал конвоир.
Первый зек, видимо, не понял, что когда говорили выпрыгивать, то подразумевали именно прыжок, а не что-либо другое. Его ударили палкой и крикнули:
— Выпрыгивай, я сказал!
Мы все смотрели на Носа, он сам был растерян и сказал:
— Да это так… Пугают.
Третьим зеком оказался старый дед, который физически не мог прыгать. К тому же он почему-то был в шлёпках. Когда он попытался прыгнуть, то упал, шлёпки разлетелись, и старик за ними потянулся. Его начали сильно избивать.
Вот и настала моя очередь десантироваться. Я решил, что если всё быстро и чётко сделаю, то бить меня не будут. Прыгать оказалось не низко, я выпрыгнул, присел и тут же стал получать многочисленные удары палкой по рукам, туловищу и ногам. Повернулся лицом к воронку, стал на «растяжку», широко расставив ноги. Меня несколько раз снова ударили, а затем крикнули:
— Вещи взял! Пошёл!
Я пробегал сквозь строй сотрудников, каждый из которых бил меня резиновой дубинкой. Вторые ворота КПП были открыты, и я увидел на входе в лагерь три больших лакированных деревянных креста. Посредине распятье, по бокам — пустые. Кресты были просто гигантских размеров.
Не просто один крест как символ,
