остался в колхозе. Зачем? Говорят, он стал трактористом. А может быть, он узнал тайну Карягды и теперь решил помешать ему, решил, как старый соперник, и тут стать на дороге?
Узелком завязалась в сердце Карягды мечта вернуться в колхоз и там… Там живет Дурсун, дочь Мамед-ага. Он добьется ее любви, и она уедет с ним в Ашхабад, и они будут учиться в институте…
Мухот стал бывать в доме Дурсун. Змеей вползала в сердце Карягды мысль: «Неужели она полюбит его?»
Карягды написал письмо одному из своих близких приятелей, и в этом письме просил сообщить ему все, что тот узнает о Дурсун и Мухоте.
Мухот, став трактористом, работал изо всех сил. Ему хотелось, как видно, отличиться и этим привлечь к себе Дурсун. Есть люди, которые придерживаются правила, что женской любви не завоевать иначе как славой. Вероятно и Мухот принадлежал к таким людям.
Дело было весной, в посевную кампанию.
— 500 гектаров! — твердил себе Мухот. — Вот выполню это… пятьсот гектаров, и Дурсун меня полюбит!
Яростно работал Мухот. Стучал его трактор, стучал… Казалось, не умолкал этот стук ни днем, ни ночью. Работали и другие трактористы, но Мухот как бы не замечал этого. Только себя видел он победителем в борьбе за первенство.
Как-то он пришел в правление колхоза. Была у него цель: увидеть счетовода. А Дурсун и была счетоводом.
— Салам, товарищ Дурсун!
— Салам, Мухот!
Дурсун, продолжая кидать костяшки счетов, и не посмотрела на него. Мухот, широко шагая, подошел к столу, сел, закурил молча. Никого больше в правлении не было. Бросил Мухот взгляд на Дурсун. Красивая девушка! Лицо, как шелковая бумага, черные глаза видны из-под ресниц, черные косы легли на стол.
Сердце Мухота таяло: «Ее нельзя не любить, — подумал он, — уж я-то знаю в этом толк… Уж я-то в этом понимаю. Ее косы… постой-ка… с чем сравнивают поэты косу? Да, со змеей! Правильно, ее косы похожи на змей! Вот теперь я понимаю этих поэтов. Жаль, что я не умею сочинять стихов, как Карягды. Я уговорил бы ее стихами!»
Тут Мухот почувствовал зависть к Карягды. Он подумал, что, пожалуй, его соперник вообще является более сильной натурой, чем он. Мухот даже вздохнул.
— Что вздыхаешь? — спросила Дурсун.
— Устал от работы.
— Слишком скоро… А Назар Салих тебя в это время перегоняет…
— Как это так?
Можно было подумать, что Мухот упал с неба — такой у него был вид в эту минуту. Как будто покинул он мир фантазии для мира действительности. Пришел говорить слова и вдруг… Его словно схватили за горло!
А Дурсун сказала спокойно:
— У Назара десять гектаров лишних.
Мухот не помнил, как вышел. «Как это так? — подумал он. — Как это так? Десять гектаров? Назар меня перегоняет? Как это так?» В ту ночь большой переполох был в колхозном стане.
— Пожар! Пожар! — кричали люди.
В небе стояло зарево, большой огонь. И слышен был стук трактора. Люди кричали:
— Трактор горит!
Этот крик повторился в разных местах, по всему колхозу.
— Трактор горит! Трактор горит!
Побежали спасать горящий трактор. Назар Салих решил, что подожжены четыре трактора. Он кричал:
— Бегите к председателю! Четыре трактора горят! Бегите!
Что же увидели прибежавшие к месту пожара? На четырех углах поля площадью в один гектар горят костры. Горит костер на каждом углу поля, всего четыре костра.
Вот что увидели люди: свален по углам поля саксаул и горит. И в свете этого огня ходит по полю трактор и пашет.
— Эй, кто там?
— Мухот!
— Что за фокусы?
— Не фокусы, а освещение! Так мне виднее работать!
А переполох продолжался. Со всех сторон пешие, конные, велосипедисты спешили на место происшествия. И так до самого рассвета. Люди кричали, пыль клубилась, пыхтели автомобили. Что за автомобили? Из райцентра!
Наконец улегся переполох. Председатель райисполкома Курбанов взял Мухота за чуб и сказал:
— Ну и напугал же ты нас!
Потом вынул из кармана пачку «Беломорканала».
— Кури!
Закурили оба.
— Что же, — сказал председатель, — обгоняет тебя Салих?
— Обгоняет? Стало быть, вместе бежим? Ладно… Вот и будем считать, что добежал Салих до середины… Посмотрим, как дальше бежать будем.
Засмеялся председатель.
— Ну, будь здоров!
И пожал руку Мухоту.
Мухот подумал: «Вот и оправдалась пословица: кто лес зажжет, тот и прославится».
Что же, имел основание Мухот радоваться. Если правду сказать, то его труды не пропали даром: теперь уже ясно было не только ему — всем, что первенство останется за ним. А на фронте, где стояли фигуры Мамед-ага и Дурсун, — на этом фронте дела обстояли хорошо.
Мамед-ага полюбил Мухота.
Вот что он сказал:
— Мне по сердцу, мой верблюжонок, храбрые парни. Ты молодец. Послушай, что мне отец рассказывал.
И Мамед-ага рассказал историю.
…В те времена, когда совершались набеги туда, за горы, было такое время. Так вот, слушай. Отняли однажды наши у кизилбашей крепость. А восемь недругов никак не хотели сдаваться. И так пробуют их взять, и этак, ничего не получается. Не сдаются и все! Тогда пришел молодец… маленький, красные щеки, борода седая. Идет и шумит…
Что такое? А вот что… Так сказал молодец с бородой: «Я и тигра могу взять. Тигра! А перед вами только восемь драных волков, и вы боитесь… стыдно!» Подошел он к башне, скинул с себя халат и зажег… и швырнул горящий халат в башню… И если нужно короткое время, чтобы выпить пиалу чаю, то больше и не прошло времени, как выскочили курды из башни. «Сдаемся». Вот что рассказал мне отец. Слышишь, мой верблюжонок? Люблю, люблю смелых парней… Хорошо, когда молодец парень, хорошо…
— Ай, Мамед-ага, где теперь такие парни? — сказал Мухот.
— Тигра, говорит, возьму…
Дурсун засмеялась:
— Теперь ты будешь повторять, отец… Нашел себе собеседника! Дай и ему сказать.
— Тигра, говорит, возьму! Ай молодец… Тигра!
Дурсун посмотрела на Мухота с улыбкой, но тотчас же опустила глаза. Сердце у Мухота сильно начало биться. Что-то нужно было сказать, он это чувствовал, нужно было что-то сказать, но он не знал что именно.
— Ай, Мамед-ага, — сказал он, — теперь и собеседников нет!
Глупо. Зачем он это сказал? И что это должно означать? Бессмысленные слова, неизвестно почему выскочившие. Ударил шашкой, как говорится, здесь, а зазвенело в Аравии. И тут же Мухот опять позавидовал Карягды. Вот Карягды не растерялся, наверное, и сказал бы как раз то, что нужно.
«Черт возьми! — досадовал на себя Мухот. — Душа у меня наружу выходит, что ли? Сиди, дурак, как немой, и не позорь свою и без того позорную душу!»
