Мой…
Мысли путаются нереально. Я запрокидываю голову назад, и протяжно выдыхаю, будто бы это поможет вытолкнуть из груди воспоминания о ней в моих руках, аромат её духов и всю мою чертову вовлечённость.
Нет, детка, я не твой. Ты и сама прекрасно понимаешь это.
Со мной всё было нормально всю мою жизнь, несмотря на все перипетии, в которые пришлось угодить. И сейчас тоже будет нормально. Я как-нибудь справлюсь, не впервой вытаскивать себя из болота.
Мы оба прекрасно знаем, что не сможем быть вместе. Уверен, что в её прекрасной головке прямо сейчас бродят те же самые мысли, приправленные страхом. И чтобы остаться в живых на этой земле, чтобы топтать её своими ногами и дальше, я должен сделать всё, чтобы между нами больше не было ни-че-го.
Паркуюсь у ворот дома, не заезжаю в гараж, хотя ключи призывно мигают на брелоке. Мне нужна еще одна чёртова минута, ещё одна, в которой я ещё могу быть её, а она – моей.
Фонарь отбрасывает несмелый свет на нас, выхватывая из темноты аллеи. «Мазератти» услужливо замолкает, и теперь во всём свете нет никого. Только фиолетовая ночь, фонарь, машина и двое. Те, кто никак не разберётся с собственной жизнью и запутывается прямо сейчас в её нитях всё глубже и глубже.
Думаю, что этот гордиев узел нужно только разрубить – быстро и резко, иначе всё это будет тянуться бесконечно, причиняя страдания и боль каждому из нас.
— Алёна… — медленно произношу я её имя, и оно перекатывается на моём языке глотком чистой воды после настоящей засухи.
Она вскидывает свои идеальной формы брови и немного краснеет. Я отчётливо вижу каждое изменение на её лице, ловлю все флюиды, которые она пытается удержать в себе, но безрезультатно. Я считываю её, как грёбаный провидец. И всё потому, что мы на одной волне сейчас.
— То, что случилось между нами сейчас… — я с трудом говорю спокойно и тихо, ведь зверь внутри меня рычит и рвётся наружу, на волю, ему хочется клеймить её, присваивая каждый участок тела. — Это ошибка. Катастрофическая ошибка.
Она кивает, но все же поднимает голову, смотрит на меня. Моя храбрая, умная девочка. Ей хватает смелости принимать то, что я должен сказать ей сейчас как взрослый, разумный человек.
В её глазах рождаются новые вселенные, вспыхивают и гаснут звезды, таятся обещания всех благ мира, но я стараюсь держать себя в руках.
— Мы не можем быть вместе. Никогда. Здесь и сейчас мы должны расстаться навсегда. — Пусть она никогда не поймет, не узнает, как это больно – говорить такие слова, от которых всё переворачивается, обливается кровью и замирает, не родившись.
Мне хочется взять её лицо в свои ладони, тем более сейчас, когда она так тиха и молчалива, податлива и спокойна. Притянуть к себе, прижаться несмелым, робким, нежным поцелуем к полным, обещающим все наслаждения мира, губам, и оставить на них отпечаток своих губ. Как татуировку, вечное напоминание о той ночи, когда мы чуть было не пустили всё под откос.
Я безумно хочу снова ощутить еле заметный стон, которым она обязательно наградит меня за этот поцелуй, хочется ощутить, как эта неземная девушка крадет воздух из лёгких, но…
Разблокировка машины звучит так резко и громко, будто кто-то выстрелил прямо в лобовое стекло. Мне кажется, что Алёна эти последние секунды нашего почти интимного уединения тоже замечталась о той сказке, которую я только что представил себе, и от этого звука с трудом вынырнула в реальность.
— Пока, Денис, — говорит она тихо, выходит из машины и задерживается на секунду, видимо, ожидая, что я тоже выйду, или загоню машину в гараж, на её законное место и пойду в свою комнату, но я поступаю иначе.
— Прощай, — говорю ей достаточно громко, тут же захлопываю дверь и выжимаю газ в пол до упора.
Больше у меня нет дома, нет с тех пор, как тут прошли похороны моего сердца и моей души.
POV Алёна
Я растворяюсь в тишине ночи, наполненной невысказанной болью. Смотрю на уезжающую от дома машину и слышу его слова, которые режут наживую. Они оставляют глубокие кровоточащие раны… Причиняют нестерпимую боль… Убивают меня… Уничтожают…
Прощай…
Просто прощай…
Такое короткое слово, но как же больно из-за него… Как тяжело…
Я задыхаюсь…
Схожу с ума и хочу рвануть следом за ним.
Я хочу закричать ему вслед, что люблю, и пусть меня осудят небеса…
Пусть меня возненавидит мама…
Пусть…
Слёзы катятся по щекам, а я поднимаю взгляд на безмолвное тёмно-синее бархатное полотно и смотрю на луну, сидящую на небесном троне в гордом одиночестве.
— Я не могу без него! Слышишь? — кричу я, и горло обдирает от вибраций звука собственного голоса.
Рыдаю, всхлипываю, сотрясаясь всем телом, и безумно хочу умереть.
Я сажусь на край маминой любимой клумбы, за которой, конечно же, ухаживает садовник, а она хвастается всем, какие цветы у неё растут. Не хочу заходить во двор… Не хочу смотреть на дом… Не хочу встречаться с мамой и придумывать какие-то глупые оправдания своего поступка.
Я ничего не хочу…
Кажется, что кто-то выпотрошил меня, вывернул наизнанку и не оставил ничего…
Ничего хорошего…
Я долго смотрю в пустоту…
Провожу подушечками пальцев по губам, которые он целовал так властно, словно вся я без остатка принадлежала ему…
И хочу испытать эти ощущения снова… Снова нырнуть в тот самый ад, который опалит мои крылья и сожжёт дотла.
Я не знаю, сколько времени сижу тут… Час? Или два? Я уже продрогла, но просто не могу пересилить себя и вернуться в дом… Не могу…
Ну почему он вывернул?
Почему позволил случиться тому, что произошло между нами? Почему шептал, что я его, а потом сбежал? Куда он теперь пойдёт? Где будет жить? Увижусь ли я с ним снова? Узнаю ли, жив он или нет. По вискам молотом бьёт пугающая мысль, что он попрощался со мной навсегда. Что, если он решит повторить манёвр, который хотел провернуть вместе со мной и залетит под фуру? У меня подкашиваются ноги, потому что перед глазами тут же начинают мелькать сводки новостей, в заголовках которых описана трагическая смерть. Меня всю трясёт от пронизывающего холода, леденящего душу. Я вытираю слёзы и бегу в дом, но вовремя останавливаю себя. Если у него не было подобных мыслей, то мама может заподозрить неладное. Я не могу подвергнуть Дэна риску, ведь она уничтожит его в первую очередь.
Достаю телефон из сумочки трясущимися руками и набираю его номер, но он сбрасывает. Снова набираю, а он выключает телефон.
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Я мысленно молю бога, чтобы уберёг его, чтобы защитил… Чтобы с ним не случилось ничего дурного. Я не переживу, потому что во всём буду виновата я и только я. Мне следовало держать себя в руках, нельзя было лезть к нему целоваться. Нужно было всё нести в себе. Меня прошибает ледяной пот, когда я осознаю, что не одна боролась с греховным желанием…
