По щекам скользят слёзы, потому что я знаю, что поступаю скверно, но не могу себя остановить. Я не могу сопротивляться ему и собственному сердцу.
НЕ МОГУ!
И НЕ ХОЧУ!
Я готова кричать это хоть сотню раз небесам, которые проливаются на нас безжалостным ливнем. Они плачут за падшие души, которые нарушили их запрет? Дождь не холодный, или мне просто жарко от этой близости… желанной, сводящей с ума?
Руки Дэна сжимают мои бёдра, и я так тесно прижата к нему, что ощущаю его возбуждение. Он меня хочет… И я его тоже… Вот только переступим ли мы эту запретную грань? Сойдём ли с ума окончательно?
Внизу живота всё стягивается в томительной истоме, по коже бегут мурашки, а губы уже немного болят от поцелуя, но мы не разрываем его. Я обвиваю руки вокруг его шеи, и с губ Дэна срывается едва различимый стон. Путаюсь пальцами в его волосах и тянусь к нему ещё сильнее, хочу стать с ним единым целым, сойти с ума окончательно, стать частью его.
На секунду мне кажется, что это только сон, что я проснусь и всё это закончится, но его аромат дурманит голову, а его губы будоражат фантазии… Больные фантазии… Но в эту секунду мне плевать… Есть только я… Он… Трасса… Ночь… и Дождь…
Волосы прилипают к лицу. Вода льётся по коже, а мы целуемся как два подростка, сбежавших на свидание, как Ромео и Джульетта… Отчаянно и безнадёжно.
Мы оба знаем, что это всего лишь минутная слабость, но поддаёмся ей… И плевать… Плевать, что нас осудят…
— Только моя! — снова шепчет Дэн, а его хрипловатый голос слегка срывается на рык.
— Мой! — отвечаю я ему, и это действует, как катализатор.
Денис мгновенно останавливается и отстраняется от меня. Сбрасывает мои руки со своей шеи и отходит на пару шагов. Он подставляет лицо дождю и смотрит на небеса.
— Скажи, что это очередной сон? — кричит он, непонятно мне или тому, кто живёт там, наверху.
— Если это сон, то я не хочу просыпаться, — честно выдаю я, и он снова бросается ко мне, обхватывает моё лицо ладонями и целует.
Но в этот раз поцелуй совсем не такой, как в первый. В этот раз он отдаёт привкусом горечи на кончике языка, потому что он целует меня, будто бы в последний раз, словно прощается с тем, что у нас есть, с этим сладким мгновением и снова отстраняется.
— Мы должны остановиться прямо сейчас. Оборвать всё это в самом начале. Нам нельзя больше видеться, нельзя говорить друг с другом. Нам нельзя целоваться, потому что иначе всё накроется… У меня не стальная выдержка, я не сдержусь, а ты ведь знаешь, что бывает, когда взрослые мальчики возбуждаются? У тебя ведь уже было? С твоим хахалем, который вечно звонит тебе и спрашивает, во что ты одета? — в голосе Дэна проскальзывают ревность и отвращение, а я отрицательно мотаю головой, и он громко рычит. — Ну зачем ты мне это сказала? Зачем? Ты должна была обмануть меня… Должна была послать к чёрту! Оттолкнуть! Зачем позволила попробовать запретный плод.
— Дэн… — мой голос срывается на хрип.
— Садись в машину… Я отвезу тебя домой и уйду из твоей жизни навсегда.
— Тебе некуда идти… Дэн, пожалуйста!
— Садись, говорю в машину! Больше не спорь со мной. Ты должна понимать одну горькую правду — это не любовь, детка, это просто животное влечение… И если я возьму тебя, а потом брошу, то ты дико возненавидишь меня, так лучше сделай это сейчас, пока я не лишил девственности собственную сестру, потому что после секса такие порывы заканчиваются пустотой. Ты мне не нужна! Я просто тебя хочу!
Его слова срываются, а каждое из них причиняет моему сердцу нестерпимую боль. Сурово, но хотя бы правда. Не стал обещать любовь до гроба и то, что мы со всем справимся — просто сбежим от стыда и позора, скроемся от родителей и друзей и будем жить друг другом…
Нет…
Мы не Ромео и Джульетта…
А если и они, то финал нас ждёт точно не счастливый…
Денис прав…
Это просто плотское желание, утолив которое мы возненавидим не только друг друга, но в первую очередь самих себя. Вот только от этой мысли ни черта не легче, потому что я не просто хочу его в постели… Я хочу его себе и навсегда… А он меня — нет.
Глава 9
POV Дэн
«Мой».
Она сказала – МОЙ!
На спидометре – сто восемьдесят, мой пульс отбивает точно такую же скорость. Все эти чертовы дни, что она находилась рядом, её обуревали точно такие же желания, что и меня. Просто так не сходят с ума, просто так не льнут всем телом и всей душой к тому, кого трогать нельзя.
Мой.
Я снова приоткрываю окно, прикуриваю на ходу и плавно веду машину. До нашего коттеджного поселка ещё ехать и ехать, и за это время я надеюсь, что сердце приостановит свой разбег. Хотя присутствие Алёны этому точно не способствует.
Она сидит в глубине пассажирского кресла тихо, как мышка, смотрит вперёд, упорно – только вперёд, - чтобы не встречаться случайно со мной глазами в зеркале заднего вида, или напрямую.
Мы оба боимся этого, оба избегаем слов и действий. Никто не знает, что может рвануть чеку у этой огромной гранаты под названием запретное чувство, взаимное притяжение. Никто. Я – тем более.
В моей голове прямо сейчас каша, вата, всё смешалось, но руки всё еще чувствуют вес её гибкого, хрупкого, податливого тела, а на губах, несмотря на сигаретный дым, - вкус её губ. Он отдает малиной с мятой, и этот вкус кажется мне самым роскошным, самым очешуительным, какой я только мог встретить в своей жизни.
Почему судьба так жестока? Почему? Неужели мы заслужили такой несправедливой вещи, как эта? За какие грехи?
Сигарета тлеет противным привкусом, но я боюсь избавиться от неё, ведь тогда мои руки и губы снова будут свободными, а та, к кому они тянутся, находится рядом. Если прислушаться, то можно услышать, как стучит её сердце, и наш асинхронный перестук сердец становится самым, мать его, удушающим звуком на всей Земле.
Я слышу, как вибрирует мой сотовый, и даже знаю, кто на проводе. Но не готов к разговору. Не готов ни к чему. Если я сейчас начну говорить о делах, то точно провалюсь, не запомнив и той маленькой толики, что выдаст мне Костян. Думаю, он всё прекрасно понял по моему мрачному виду по отношению к Алёне и не будет вмешиваться в этот странный, пугающий вечер, когда ночь должна была бы обнажить нас.
В прямом или переносном смысле…
Мой…
Зачем она это сказала? Лучше бы молчала, и тогда я бы мучился этим один. Вдвоём нести эту ношу будет просто невыносимо.
Хотя… о чём я говорю?
Не один – у Алёны есть этот придурок, неизвестный Макс.
От мысли о нём у меня пальцы сжимаются на оплётке руля так сильно, что я ощущаю каждую выпуклость кожаных ремешков. Я жалею, что руль не отделан лезвиями – тогда бы физическая боль легко заглушила душевную, и я мог бы смотреть вперёд, на чёрную дорогу в обрамлении жёлтых высоких фонарей спокойным, ясным взглядом.
