— Я не настолько безнадежен, Вера. На столе три прибора. Пан Драксний ни на секунду не оставит нас наедине, а уж Карличек, тот точно будет шнырять взад- вперед. Мальчишка вообще не умеет сидеть на месте… И потом я действительно хочу показать вам себя, чтобы вы не испытывали больше никаких сожалений по поводу того, что наше знакомство не состоялось. А сейчас поднимайтесь наверх и отбросьте на этот вечер все страхи. Даже те, что я нагнал на вас только что…
Он усмехнулся, но на этот раз вовсе не зло, а скорее горько.
Я не ступала на ступеньки, я скакала по ним, я летела, удирала, но не от барона, а от себя. Я не боялась его, я боялась того, что чуть не сотворила с ним, науськанная безжалостным музейщиком. Для пана Ондржея барон не более чем спесивый поехавший крышей старик, даже если возрастом Милан и не так стар, как пану директору того бы хотелось. Для меня же барон вдруг стал сильнейшим из людей, с которыми когда-либо сталкивала меня жизнь. Он осознал свою тягу к насилию и желает уберечь от него и себя, и мир… В Молдавии, в глуши степей, вдали Италии своей… Конечно, Пушкин сказал это не про него, как и Грибоедов, но барон нашел свою глушь, свой Саратов, здесь и замуровал себя заживо, чтобы не замарать руки еще одним убийством. Ревность… Это жуткое чувство, смертоносное… И он спрятался от женщин, чтобы никогда вновь не испытать его…
Мысли путались, как и ноги, которые еле-еле внесли меня в комнату. Я не стала искать фонарь. Я срослась с темнотой. И сейчас просто кинула на пол чемодан и расстегнула молнию. Вот она, моя летучая мышь. Сейчас я отнесу тебя хозяину. Ты не нужна мне больше. Ты не нужна музею. Останься же с бароном как память обо мне.
Я поднялась с холодного пола, сделала шаг в сторону двери, вытянула руку… Путь свободен. Сколько шагов? Пять? Вот и лестница, а внизу меня ждет Милан в первый и в последний раз.
Барон не хочет света не потому, что боится испугать меня изуродованным лицом, а потому, что сам боится увидеть меня настоящую… Боится, что я ему приглянусь, боится сделать то, что запретил себе делать — влюбиться. Да, да, да! Он боится влюбиться в невесту Яна. И эта мысль почему-то наградила меня крыльями, и я вспорхнула вниз к барону, точно скользила по воздуху. Сейчас, не видя моего лица, он может нарисовать самый нелюбимый им женский образ… Но отказаться сейчас от свечи, значит, признать за собой трусость и оскорбить барона еще больше.
— Это летучая мышь.
Наши пальцы встретились, и я убрала руки, возложив куклу на протянутые ладони. Барон попытался надеть ее, и тут… О, нет! Из надорванного крыла, о котором я напрочь забыла, через булавку, посыпалась крупа… Тук, тук, тук… Барон мгновенно рухнул к моим ногам.
— Что вы делаете? — почти закричала я.
— Прохожу вашу проверку, — прорычал барон у моих ног. — Ждете, что я назову вам точное число крупинок? Не дождетесь!
И тут он дико расхохотался, и я впервые действительно испугалась за его рассудок, а когда он ухватил меня за ноги, едва сдержала крик.
— Какая же вы на самом деле трусиха, пани Вера, — рассмеялся уже более человечно барон. — А все туда же! Вампирский музей! Особняк страха! И все же Ян прав. Из меня мог бы получиться отменный вампир, но дудки!
Барон резко поднялся и легонько толкнул меня в грудь подушечками пальцев.
— Я не уверен, что собрал все, но старался. В детстве это долгое время было моим излюбленным развлечением.
Я машинально подняла руку и нащупала на ладони горстку крупы.
— Мать запирала меня за любую провинность, потому что, разозлившись, я обычно вымещал злость на брате, идеально воспитанном в смирении. Запирала в кладовке своей мастерской, чтобы находиться за стенкой и стеречь меня. Там хранился бисер, которым она вышивала картины. Я рассыпал его и собирал, ползая из угла в угол, так время наказания проходило быстрее. Но я никогда его не пересчитывал. Как-то в голову даже не приходило, — закончил барон уже зло. — Хотите, сделаем это вместе, как настоящие фольклорные вампиры? Так и ожидание ужина пройдет незаметно.
Ладонь теперь тряслась перед моим носом, и я окончательно уверилась в начинающемся приступе безумия и испугалась.
— Давайте лучше запихнем крупу обратно в крыло, — проговорила я чужим хриплым голосом. — Я не верю в существование вампиров. И не знаю ровным счетом ничего из преданий про кровососов, кроме кинематографической ерунды. И уж точно никогда не мечтала работать над созданием вампирского музея. Я отнеслась к предложению Яна как к обыкновенной работе. Мне, как художнику, без разницы над чем трудиться. И если вам не нравятся летучие мыши, можете смело выбросить мою куклу. Мне она не нужна. Я сделала ее для вас. Она ваша.
Повисла тяжелая пауза и потом кирпичом упала мне на ногу. Это барон, шагнув ко мне, случайно отдавил мне сапогом пальцы. Заметив оплошность, Милан тихо извинился и отступил, но не от меня, а чуть в сторону. И даже не на расстояние вытянутой руки. Ткань зашуршала слишком громко — барон умело засыпал наполнитель в крохотную дырку на крыле.
— Сейчас попросим Карличека принести шкатулку моей матери. Там непременно будут черные нитки, и вы почините куклу, прежде чем подарите ее мне. Не зря же мы зажжем свечу…
Он опустился передо мной на колени, чтобы осторожно положить куклу на ступеньку. Зачем? Барон предлагает мне шить прямо здесь? Но вот он выпрямился и дотронулся до моей щеки. Точно так, как сделала до того я сама. Только, в отличие от него, я не дернулась, и пальцы барона с минуту лежали в ямочке у моих губ — неподвижно, выжидающе…
— Вера, я очень люблю… — барон замер, и я замерла вместе с ним, — летучих мышей, — продолжил он со смешком. — В парке, в гроте, зимует сейчас целое семейство. Если вы попросите, Карличек отведет вас в пещеру. Пугать светом их нельзя, но если светить в пол крохотным фонариком, можно разглядеть висящие под потолком силуэты.
— А почему вы не отведете меня туда сами?
В ответ я услышала тяжелый вздох.
— Вера, я же сказал, что это наш с вами последний вечер. И я хочу взять с него по максимуму.
По моей спине вновь побежали мурашки, хотя барон продолжал держать руку у меня на щеке, а другую — у себя за спиной.
— У настоящего художника, всегда при себе имеются карандаш и бумага. Вера, вы настоящий художник или нет?
Я сунула руку в карман — там действительно жил огрызок карандаша, а в другом — скомканный лист с моим ночным кошмаром. И я на ощупь сумела отыскать оборотную сторону листа и протянула барону вместе с карандашом.
— Благодарю, Вера. Сделайте шаг назад и сядьте на ступеньку. За куклу не тревожьтесь, она лежит на ступеньку выше.
— Для чего я должна сесть? — спросила я, вдруг испугавшись, что он сейчас придавит меня вниз распростертой на моей щеке ладонью.
— Я хочу сыграть с вами в детскую игру. Я попытаюсь нарисовать ваше лицо… — он сделал паузу. — На ощупь. Раз вы находите возможным прикасаться к постороннему вам человеку, то и сами не можете быть недотрогой…
