Лизхен фыркнула:
– Та ошибка, Пурити, была совершенно понятной, и ты знаешь это не хуже, чем я. Подумаешь, поспешили в отправлении своего правосудия на недельку или чуть больше, так какая разница? Боксы всегда славились вопиющим неприятием существующих норм, и Линди все равно рано или поздно ждала бы такая судьба.
– Да, Лизхен, думаю, так бы оно и было.
– Рауэлла Эйтцгард! – воскликнула Нини Лейбович, придав голосу едва ли половинную ноту подлинного сочувствия; ее инструмент, позволявший разыгрывать ложное беспокойство, не могла не заметить Пурити, совсем расстроился, впрочем, Клу списала это на долгое отсутствие практики.
– Боюсь, что так. Но все же: Пурити, ты самая умная из нас четверых, ты-то должна понимать ценность приличий и необходимость их придерживаться. Ох, я знаю, ты ведь всегда была так близка с бедняжкой Рау и ее сестрой, но, осмелюсь сказать, тебе придется в ближайшие пару дней окружить заботой Бриндл Эйтцгард.
Пурити Клу кивнула, не подавая виду, что не имеет и малейшего понятия, о ком говорят Лизхен и близнецы. Рау? Бриндл? Единственным, кого Пурити помнила из Эйтцгардов, была старая кошелка Дрюэсса, Убитая еще в первую волну, вскоре после оглашения Указа об обществе. Просить объяснений было рискованно – с тем же успехом она могла бы заявиться на встречу в кринолиновой юбке с меховой накидкой из шкуры своего мастифа – ее подруги ни при каких условиях не допустят наличия даже намека на слабость в их коллективной броне. Способность признать собственные недостатки оказалась самым скверным товаром в последнее время, что было не очень-то на руку Пурити, но она не дожила бы до зрелых лет в окружении Последнего Двора, если бы не научилась десятками разных способов скрывать свою дырявую на лица, имена и события общественной важности память.
Пурити вздохнула. Это был величественный и тяжелый вздох, способный значить сотню различных забот и важных мыслей для того, кто пытался найти слабину в ее доспехах. «Какое праздничное уныние», – подумала она.
– Рауэлла была отвратительным игроком в карты, – борясь с апатией, произнесла Пурити. – Я буду скучать по ее вечным проигрышам. Какое-то время, во всяком случае. Кстати, а мы до сих пор прячем части тел, чтобы оттянуть возвращение?
– Была? – с наслаждением протянула Ноно. – Неужели наша Пурити наконец распробовала вкус крови?
– Правосудия, – поправили Лизхен и Пурити одновременно, как Клу и планировала.
– Ты, конечно же, понимаешь, что это значит, Ноно, – продолжала Лизхен. – Разумеется, мы с Рауэллой лучшие подруги, но она оступилась и нарушила правила, так ведь?
– В этом не может быть никаких сомнений, и ее следует наказать. – Пурити задумалась, не зашла ли она на этот раз в своих стремлениях выглядеть сообщницей слишком далеко. – Но…
– Так и будет, дорогуша. Сама знаешь, что говорит на эту тему Круг: «Когда мы ломаем собственные устои, мы ломаем собственные шеи». Уж лучше мы по-нашему, по-девичьи уладим эту проблему с должной деликатностью, чем позволим нашим родителям приговорить бедняжку к Смерти.
Пурити была уверена в том, что барон Клу не даст и двух грязных за информацию о том, как одевается Рауэлла Эйтцгард… кем бы она ни была. И уж совершенно точно ему и в голову не пришло бы причинять вред юной барышне только потому, что та надела то же самое платье, что и четыре дня назад. Какими бы ни были жестокими он и другие главы домов, Пурити с трудом могла себе представить, что хоть одного из них модная инквизиция Лизхен интересует как-то иначе, нежели простое развлечение их дочерей.
Более вероятно, что сейчас они спорили о том, как остановить затесавшегося в их ряды непримиримого Убийцу. Было очевидно, что именно мятежный член Круга Убивает слуг в северных подвалах Безумия Дендритов. Трусливые мерзавцы – все, кроме ее отца, разумеется (и Пурити полагала, что мнение это проистекает не единственно из дочерней любви), – даже с какой-то чрезмерной радостью и в больших количествах Приканчивали друг дружку, но стоило одному ублюдку сорваться в свободное плавание и Убить парочку благородных и нескольких конюших, как весь Круг вдруг уткнул взгляды в мысы своих сапог и оказался не способен ни на что, кроме беспомощного блеяния.
Слуга принес поднос сандвичей с хладогурцом, украшенных ломтиками мусорной дыни и цитрусовых, произраставших в буйных садах под Куполом, и девушки, отложив свое вышивание, приступили к полднику. Дальнейшие разговоры оказались под запретом до той минуты, когда хозяйка взмахом руки прикажет своему слуге унести тарелки.
Пурити погрузилась в размышления и осторожно надкусила треугольный сандвич. Перерождение через смерть можно было даже не рассматривать, хотя признать подобное оказалось нелегко. Все усилия, направленные в это русло, были тщетны. И способа покинуть это место, не покидая тела, также не существовало: Купол был надежно запечатан князем. Заклинатели нанесли свои чары на каждый возможный выход – колдовская филигрань покрывала даже вентиляционные шахты, а верные Ффлэну преторианцы стояли на страже практически в каждом коридоре. В их присутствии не было серьезной необходимости, но князю, очевидно, хотелось иметь для заточенных под Куполом во имя их собственной безопасности аристократов постоянное напоминание о силе Указа. Купол был загерметизирован – слуги, Круг и благородные семьи делили плен. Но теперь кто-то из них пошел против общества и обладал при этом Оружием.
Невозможность побега из золотой клетки можно было считать доказанной; Пурити в тайне ото всех испробовала любые мыслимые способы, включая исследование таких, прямо скажем, неприятных мест, как канализация. Единственная лазейка оказалась даже хуже бесконечного заточения – Истинная Смерть. Каким-то образом Невоспетым владыкам удалось найти способ отворить Последние Врата даже перед тем, чья душа еще не изъявила готовности к забвению. Это был тот еще сюрприз; доселе Истинная Смерть приходила лишь к Умирающим, кто прожил достаточно, чтобы заслужить ее.
Во имя колоколов, Оружие! То, что прежде было немыслимым, теперь принадлежало владыкам, которые могли использовать его, чтобы Убивать – действительно Убивать – своих соперников. Иллюзия «общества», провозглашенного в Указе, развеялась, подобно утреннему туману при наступлении дня. И, что нисколечко не удивляло Пурити, дети последовали примеру родителей, расчленяя друг дружку под любым, самым глупым предлогом. Если только вскоре князь не возвратится или тем или иным образом не будет отменен Указ, от всех этих собраний знати, с точки зрения Пурити, ничего толкового ожидать нельзя. Впрочем, учитывая все те несчастья, что они принесли людям за минувшие века, связывать с аристократами какие-либо надежды было бы глупо.
Нини и Ноно синхронно отставили чашки и отодвинули от себя тарелки. Лизхен выдержала буквально секундную паузу, а затем подняла два пальца, сигнализируя слуге, что тому пора убрать со стола. Считаные мгновения – и не осталось даже намека на то, что они только закончили полдничать. Пурити размышляла о судьбе Линди Бокс, вычеркнутой из их жизни, о том, что также скоро произойдет и с Рауэллой Эйтцгард. Девушки не могли навсегда избавиться от своих жертв способом, доступным лишь Кругу и Убийце, зато им хватило смекалки захоронить останки Линди в трех разных бочках, и бедная замарашка до сих пор не вернулась. Привязывающее к телу заклятие нельзя было разрушить, зато его можно было… в некотором смысле обойти. Пурити гадала, удастся ли хоть кому-то избежать участи быть Убитым или же разрезанным на кусочки и разбросанным по разным углам. Пока что представители знати периодически то отправлялись в забвение, то на долгий срок выбывали из строя, пока их тела медленно восстанавливались.
