— Не отпущу.
Страх прошел. Закрыв глаза, она погрузилась в глубокий испокойный сон.
Элизабет пошевелилась и проснулась. Она лежала одна набольшой кровати. Куинна не было. Ее охватило разочарование.
Сквозь квадратные стекла эркера было видно, что туман исчез.Порывы ветра гнули ветви похожих на скелеты деревьев, солнце тусклым пятномпросвечивало сквозь пелену облаков. Комната, несмотря на ясное утро, казалосьунылой.
На комоде аккуратной стопкой лежала ее одежда, рядом скроватью стояли сухие, начищенные туфли.
Она подумала, сколько может быть времени, и услышала бойчасов. Она стала считать... Десять, одиннадцать, двенадцать... Двенадцатьчасов! Куда мог запропаститься Куинн? Скорее всего, он внизу, разговаривает схозяйкой. Голос разума победил беспричинную тревогу.
Элизабет встала, натянула халат, сгребла одежду инаправилась в ванную.
Минут через десять, приняв душ и одевшись, с распущенными поплечам волосами, она была готова отправиться на поиски, когда дверь открылась ивошел он, в своей оливковой куртке, со слегка растрепавшимися на ветруволосами. В руках он нес ее чемоданчик и черный пластиковый пакет.
Он подошел к ней. Надеясь на поцелуй, она улыбнулась иподняла к нему лицо.
— Доброе утро. Как себя чувствуешь? — Прохладное приветствиепрозвучало как пощечина.
Сдержав обиду, она ответила:
— Как заново родившаяся... Я... я не знаю, как мне удалосьтак заспаться.
— Хозяйка хотела отнести завтрак наверх. — Он поставилчемоданчик на комод. — Но я подумал, что лучше тебя не беспокоить.
— Ты выглядишь так, будто уже переделал кучу дел. — Элизабетстарательно изображала оживление.
— Я был на косе. По ней уже можно двигаться. Я там нашел вотэто.
Открыв пакет, он вытащил из него ее сумку.
— Она, конечно, промокла и в песке, но отделения закрыты намолнию, так что все должно быть на месте. Надо будет только просушить.
— Спасибо. — Элизабет схватила сумку. К счастью, медальонГенри и ключ от Кентль-коттеджа не пропали. Банкноты размокли, но кредитки,глубоко засунутые в пластиковые кармашки бумажника, почти не пострадали.
— Еще годятся?
— Кажется, да.
— Тебе, конечно, стало легче на душе?
— Конечно, — согласилась она. — Главное, нашелся ключ откоттеджа. Было бы неудобно, если бы я его потеряла. Есть еще один, но он... —Она осеклась — что-то она много болтает. Это нервное.
Куинн взглянул на часы.
— Ланч уже ждет внизу. Вчера вечером ты почти не ела, такчто сегодня, я думаю, наверстаешь.
— А ты?
— Я решил не тратить время на ланч, хотелось бы поскорееуехать.
У нее вдруг стало сухо во рту.
— Н-но ты не поедешь голодным?
— Я поздно завтракал.
— А куда ты едешь?
— В Лондон.
— Без меня?
— Мне надо там заняться кое-какими делами. Я подумал, чтотебе будет лучше отдохнуть здесь.
— А когда ты вернешься? — И Элизабет испуганно добавила: —Ты ведь вернешься?
— Да. Завтра, в течение дня. У меня еще есть дела в доме...Кстати, со счетом все улажено до завтрашнего утра. А если тебе понадобятсяденьги, пока твои не успели высохнуть... — он положил пачку банкнот рядом с еечемоданчиком.
Вот, значит, как. Он не верил, что она действительно хочетостаться с ним, и давал ей шанс уйти.
Нет, больше чем шанс. Он почти подталкивал ее.
Зачем? Испытывал? Или уже сам не хотел, чтобы она осталась?
Может быть, события прошедшего дня изменили не только ее, нои его?
Но ночью, когда она очнулась от кошмара, он назвал ее«любовь моя». Конечно, это было неискренне, но одно воспоминание о ласковыхсловах согрело Элизабет и укрепило ее решимость.
Взяв банкноты, она протянула их Куинну:
— Спасибо, это не понадобится. Я поеду с тобой.
Он устремил на нее изучающий взгляд.
— Ты уверена?
— Вполне, — беззаботно ответила она.
— Хочешь поесть на дорогу?
Она покачала головой.
— Я попрошу, чтобы мне дали с собой сэндвичей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Первую часть путешествия они провели в молчании. Стараясьсправиться с нервным возбуждением, Элизабет съела сэндвич, а когда Куиннотказался от своей доли, умяла и второй.
Собрав крошки в пластиковую обертку, она потянула за колечкобанку газировки — пена вырвалась и потекла по пальцам. Бумажные носовыеплаточки, которые она обычно держала в сумке, побывав в воде, превратились вмесиво, и их пришлось выбросить.
— Можно мне одолжить твой платок? — спросила она.
— Возьми, — отозвался Куинн.
Чуть покраснев, она пощупала ближайший карман и вытащилаплаток. Этот маленький интимный жест заставил ее впервые почувствовать себяженой.
Обтерев липкие пальцы, Элизабет протянула банку:
— Хочешь?
Куинн скорчил гримасу.
— Не понимаю, как ты можешь это пить.
— Я бы предпочла пиво, — призналась она, — но мне не хочетсяраздражать Ричарда пивным запахом.
— Ты собиралась увидеться с ним сегодня?
— Да, хотя от одной мысли делается тошно.
— Так не ходи. Я могу ему сам рассказать.
— Нет. — Нельзя быть такой малодушной. — Я должна сама.
— Тогда я пойду с тобой.
— Нет, лучше я одна.
— Если я что-нибудь понимаю в людях... Бомонт не умеетпроигрывать...
Он даже не догадывается, до чего верно оценил его, поежиласьЭлизабет.
— Ну, знаешь, в такой ситуации всякий разозлится. Но я нехочу подставлять тебя.
— Ну, я-то... — Куинн тряхнул головой. — Ты моя жена, и янамерен присутствовать. Во сколько ты пойдешь?
— Хорошо бы поскорее покончить с этим.
Едва они въехали в город, Куинн свернул прямо наЛомбард-сквер.
Импозантный особняк георгианской эпохи, принадлежавшийБомонтам, стоял на углу. Остановив машину под табличкой «Только дляпроживающих», Куинн помог Элизабет выйти. Они остановились перед входом.
Дверь открыла горничная в белом переднике.
— Ах, мисс Кавендиш, — воскликнула она, увидев Элизабет, —боюсь, леди Бомонт нет дома! Думаю, она не...
