– Нет. Скорее всего, не можем.
Она чуть отстранилась и посмотрела на него. В свете утреннего солнца ее глаза были синими, как лазурит. В эти глаза Джон влюбился семь с половиной лет назад и не переставал любить их по сей день. Она улыбнулась:
– И?..
Предыдущие владельцы уехали из Англии. Дом пустовал, а они продолжали платить за него налоги. Может, они снизят цену, если пообещать им быстро оформить все документы?
Джон улыбнулся и ничего не ответил. Покупка этого дома – безрассудный поступок, но разве мало он совершал в жизни безрассудных поступков?
2
Человек, которого боялись столь многие, с видом важного вельможи сидел в своем кабинете.
Породистое лицо этого господина с годами стало изможденным, но все же сохранило тот особый нежный оттенок, который присущ только представителям знати. Его серым глазам, проницательным и ироничным, не нужны были ни очки, ни контактные линзы. Его темно-русые волосы, пронизанные элегантными седыми прядями, были зачесаны с висков назад.
Его костюм был сшит на Сэвил-роу, по зеленому шелковому галстуку бежали крылатые кони; черные ботинки, скрытые сейчас от глаз письменным столом, блестели, словно зеркало. Его длинные тонкие пальцы с прекрасным маникюром перелистывали компьютерную распечатку. Вся его фигура излучала уверенность. Ему можно было дать от силы пятьдесят пять лет.
Его звали Эмиль Сароцини.
Он был живой легендой. Он вращался в высших кругах послевоенного общества – в основном на Французской Ривьере, проводя время в увеселениях на яхте семьи Докер в Каннах, обедая с Бардо в Сен-Тропе, завтракая с семейством Гримальди в Монако; или в США, где он принимал в своем доме таких звезд, как Мэнсфилд и Монро, и где его самого принимали в аристократических семьях Вандербильт, Рокфеллер и Меллон. Ходили слухи, будто сам Уорхол написал для него целую серию картин, которая, по распоряжению мистера Сароцини, никогда не была показана публике. Поговаривали также, что в Англии, для того чтобы отмежевать его от скандала Профьюмо, понадобилось влияние Асторов.
Некоторые рассказы об Эмиле Сароцини вызывали недоверие, а от иных и вовсе мороз продирал по коже. Были и истории, которые никогда не рассказывались, потому что у мистера Сароцини везде есть уши, а любая нелояльность карается самым жестким образом.
Каждая мелочь, касавшаяся мистера Сароцини, была окружена роем сплетен и домыслов. Это относилось и к его истинному возрасту, который для одних был поводом для горячего спора, а для других – зловещей тайной.
Все работающие на мистера Сароцини были в той или иной мере заинтригованы его личностью и фактами биографии. Словно магнит, он то притягивал их, то отталкивал, в зависимости от того, каким полюсом обращался в их сторону. Интрига, тайна и домысел – эти три тени сопровождали мистера Сароцини в течение всей жизни. Очень немногим людям посчастливилось не подпасть под его влияние.
Тот, кто сейчас нес мистеру Сароцини ожидаемую им информацию, знал о нем больше, чем любой другой живущий на земле человек, и поэтому боялся его сильнее, чем все прочие.
Кунц открыл двойные филенчатые двери и вошел в секретарскую. Секретарша была стражем кабинета мистера Сароцини. Немногим избранным удавалось добраться до ее приемной. Но на Кунца секретарша даже не взглянула.
Через открытые двери кабинета был виден сам мистер Сароцини, статичная фигура которого напоминала статую египетского бога в главном зале храма. Бо́льшая часть кабинета была погружена во тьму. Единственное пятно света, источником которого служила настольная лампа, выхватывало из полумрака аккуратную стопку бумаг, записную книжку в кожаном переплете и часть поверхности стола. В кабинете было большое окно, но жалюзи на нем предусмотрительно опустили, чтобы в помещение не проник яркий свет утреннего солнца.
Кунц был высокого роста – шесть футов шесть дюймов, – у него были широкие плечи квотербека, грубо вылепленное лицо боксера, короткая стрижка. Как и всегда, он был одет в неброский костюм-двойку, на этот раз темно-синего цвета. И как всегда, он тщательно завязал галстук идеально ровным узлом и начистил туфли до зеркального блеска. Все его костюмы шил портной мистера Сароцини, но, несмотря на дорогой материал и качество пошива, Кунц никогда не чувствовал себя в них совершенно свободно. Посторонний человек принял бы его за вышибалу, работающего в ночном клубе, или за военного в увольнении, надевшего гражданскую одежду с чужого плеча.
На пороге кабинета Кунц нервно сглотнул, поправил узел галстука, бросил взгляд на туфли, застегнул на все пуговицы пиджак. Он знал, что по части внешнего вида он подводит мистера Сароцини, но во всем остальном – в учении, в выполнении поручений и приказаний своего учителя – он был на высоте. И Кунц гордился этим.
Мистер Сароцини дал ему все, он сделал из него человека, но Кунц знал, что он с такой же легкостью может отнять у него все пожалованное ему. Осознание этого усиливало огромный страх, который испытывал Кунц перед хозяином, и подпитывало его рабскую преданность.
– Ну? – произнес мистер Сароцини и выжидающе улыбнулся.
Кунц подошел к столу. Улыбка мистера Сароцини успокоила Кунца, и он почувствовал к нему такую огромную любовь, что захотел обнять его, как отца. Но это было невозможно. Много лет назад мистер Сароцини запретил ему выражать свою любовь посредством физического прикосновения. Поэтому Кунц протянул через стол конверт и выпрямился, демонстрируя внимание.
– Ты можешь сесть, Стефан, – сказал мистер Сароцини.
Он распечатал конверт и немедленно погрузился в изучение его содержимого.
Кунц с прямой спиной сел на краешек стула, когда-то принадлежавшего оттоманскому принцу – его имя Стефан забыл. В кабинете мистера Сароцини было много ценностей и старинных вещей, но здесь присутствовало и кое-что, чего не создать искусственно ни с помощью денег, ни с помощью обстановки, – запах власти и силы, источаемый этой комнатой.
Кунц чувствовал себя как Алиса, попавшая в мир, где все вокруг непривычно большое. Его подавлял немыслимых размеров стол, огромные шкафы, выстроившиеся вдоль одной стены, картины размером с небоскреб, висевшие на другой, скульптуры, бюсты и статуэтки, бросающие на него высокомерные взгляды, ряды облеченных в кожу томов, презирающих всякого, кто менее начитан, чем их владелец. Он перевел взгляд на мистера Сароцини.
По его лицу ничего нельзя было определить.
В кабинете висел застарелый запах табачного дыма, но единственная стеклянная пепельница на столе мистера Сароцини была чистой. Кунц знал, что мистер Сароцини, который никогда не изменял устоявшимся привычкам, уже выкурил свою первую за день «Монтекристо» и не зажжет следующей сигары еще в течение часа.
Мистер Сароцини держал в тонких, опушенных с тыльной стороны мягкими волосками пальцах небольшой документ, состоящий всего из шести страниц. Он дочитал документ до конца, затем лицо его стало жестким, выражая неудовольствие.
