Я должен выразить свою огромную признательность Роберту Берду из Королевского хирургического колледжа, а также Фелисити Берд, Энди Холиеру, Брюсу Катцу и Сью Анселль. Эти люди ни разу не отказались просветить меня по какому-либо из бесчисленного множества вопросов, которые постоянно возникали у меня в процессе подготовки романа.
Также благодарю за помощь Ричарда Говорта, доктора Дункана Стюарта, Барбару Хейвуд, Питера Роулингса и доктора А.М. Энтона.
Каждая новая книга, выходящая в свет, – результат не только уединенной работы ее автора, поэтому я, как обычно, считаю своим долгом поблагодарить моего литературного агента в Великобритании Джона Тарли и его незаменимую помощницу Патрицию Прис за их неослабевающую поддержку и неоценимый творческий вклад в написание этого романа. Я также признателен моему новому редактору Саймону Спантону, корректору Хейзел Орм и моему литературному агенту в Соединенных Штатах Брайану Сибереллу, которые поделились весьма ценными замечаниями, касающимися текста данной книги.
И, как всегда, я должен признать, что эта книга никогда не была бы написана, если бы не терпение и поддержка моей жены Джорджины и терпеливость собаки Берти, которая изо всех сил старалась не лаять, когда я был погружен в размышления.
Посвящается Джону Тарли, который указал мне путь, поделился своим энтузиазмом, подарил надежду и, что превыше всего, веру
Пролог
Кладбище на территории Голливудского мемориального парка, Лос-Анджелес, 1996
Не меркнущее даже ночью зарево городских огней освещает кладбище сильнее, чем предпочли бы трое находящихся на нем мужчин. Они надеялись на полную темноту, но попали в неоновые сумерки.
У одного из мужчин в руках портфель и ксерокопия факса, у второго – фонарь, у третьего – две лопаты, аккуратно связанные одна с другой. Они знают, что не имеют права здесь находиться, и поэтому нервничают. Они представляли себе предстоящее дело совершенно по-другому, но все получилось против их ожиданий. Человек с портфелем умнее своих подельников, и он понимает, что никогда и ничто не происходит точь-в-точь так, как планируется.
Они проделали долгий путь. Кладбище их пугает. Мысль о том, что им предстоит сделать здесь, пугает их еще больше, но и этот страх не идет ни в какое сравнение с тем ужасом, который они испытывают при воспоминании о человеке, который послал их сюда.
Двое из них никогда не видели этого человека – они только слышали о нем от других, но слышали такое, чего не расскажешь детям на ночь. Рассказы мечутся сейчас у них в головах, наполняя их такой решимостью, какую они не испытывали за всю жизнь. Они плывут на шатком плоту по эмоциональной стремнине, и этот плот называется «Страх неудачи».
Луч фонаря упирается в надгробный камень, сметает с него мрак, словно древнюю пыль. Появляются высеченные на камне слова: имя, дата рождения и смерти. Старая могила. Не то. Они идут по кладбищу дальше, минуют купу деревьев и небольшой искусственный холм.
Еще один надгробный камень. Опять не тот. Они останавливаются, сверяются с нечетким факсом. Осматриваются, видят мраморные обелиски, ониксовых херувимов, гранитные надгробные плиты, порфировые урны, высеченные в камне слова прощания, цитаты, поэтические строки. Они не большие любители поэзии, и бессмертные строки не достигают их сквозь мрак.
– Мы не на том ряду, идиоты. Нам нужен следующий. Смотрите, тут же ясно видно, что надо пройти три ряда. Мы прошли только два.
Они находят нужный ряд. Находят нужную могилу:
АННА КАТЕРИНА РОУЗВЕЛЛ
1892–1993
Горячо любимая жена и мать
Говоривший вновь заглядывает в факс, с трудом разбирает смазанные буквы, еще раз читает надпись на надгробном камне. Он действует методично, наконец кивком подает сигнал.
Остальные двое осторожно надрезают дерн и скатывают его, словно ковер. Затем они начинают копать. Человек с факсом стоит на страже. Он прислушивается к глухому стуку откидываемой лопатами земли, к шуму автомобильного движения на Сансет-бульваре, присматривается к теням. Свидетели им совершенно ни к чему. Ночь теплая. Почва сухая, она имеет текстуру старых костей, рассыпавшихся в прах.
Лопата взвизгивает, наткнувшись на камень. В темноту несется процеженное сквозь зубы ругательство. Через некоторое время работа ненадолго прерывается, и копатели пьют воду из фляги.
Их работа продолжается почти три часа, и наконец крышка гроба полностью освобождена от земли. Гроб в хорошем состоянии, кое-где на нем еще держится лак, а палисандровое дерево даже не начало гнить. Это дорогая модель, гробу отдало свою жизнь дерево, росшее в тропическом лесу.
Стоящие на крышке гроба копатели откладывают лопаты в сторону и получают от своего начальника по нейлоновому шнуру с защелкивающимся карабином на конце, которые они пристегивают к торцевым ручкам гроба. Затем они вылезают из разрытой могилы и разминают натруженные спины. У одного лопнула на ладони мозоль, и он обматывает кисть руки носовым платком.
Даже усилиями всех троих гроб поднимается из земли неохотно и только через несколько минут отчаянной борьбы оказывается на поверхности. Копатель с перевязанной платком рукой, полностью выдохшись, садится на землю. Они опять пьют воду, беспокойно всматриваясь в окружающую их темноту. Мимо них пробегает и исчезает во мраке мышь.
Теперь, когда первая, самая длительная часть работы сделана, они уже не так спешат. Сгрудились вокруг гроба, смотрят на него, переглядываются. Каждый пытается представить, как может выглядеть труп, пробывший в земле три года.
Они выворачивают шурупы, крепящие крышку к гробу, и отдают их начальнику, который предусмотрительно складывает их в карман. Возникает пауза, затем копатели берутся за крышку и пытаются сдвинуть ее с места. Крышка не поддается. Они тянут сильнее. Слышится резкий громкий скрип, и крышка приподнимается на несколько дюймов с одного конца.
Копатели одновременно бросают крышку и отшатываются от гроба.
– Господи боже! – шепчет тот, у которого перевязана рука.
Вонь. Они не ожидали такой вони. Будто из канализационного отстойника.
Они отходят еще дальше от гроба, но вонь окружает их, будто вся ночь успела пропахнуть ею. Того, что пришел с фонарем, скручивает спазмом, но он сдерживается и сглатывает рвоту обратно в желудок. Все трое стараются держаться от гроба как можно дальше.
Наконец запах ослабевает настолько, что можно вернуться к гробу. На этот раз перед тем, как поднять крышку, они делают несколько глубоких вдохов.
Внутри гроб обит стеганым атласом, белым, цвета смерти. Волосы старухи тоже белые. Они тонкие, и голова в них будто в облаке. Хотя они того же цвета, что и атлас, в них нет того блеска, который присущ атласу. Лицо старухи бурого цвета, будто старая потертая кожа. Кое-где плоть расползлась, обнажив лицевые кости. Хорошо видны зубы – блестящие, будто их только что почистили. За то, что она относительно хорошо сохранилась, нужно благодарить дорогой гроб и сухой калифорнийский климат – пролежав три года в более влажной почве и менее качественном гробу, она выглядела бы гораздо хуже.
