Текст о Федерико Феллини «Музыка спасет нас» — по сути фестивальный репортаж, написанный вслед за церемонией вручения призов XV Московского кинофестиваля (1987), но лишенный легкомысленного репортерства и, наоборот, отягощенный интеллектуальными изысками. В книгу он включен как образец жанра из портфолио Неи Зоркой.
И, наконец, в тот же раздел входит фрагмент последней главы из книги «А. Д. Попов» (1983) в оригинальном, не исковерканном редактурой виде. С крупнейшим театральным режиссером Алексеем Дмитриевичем Поповым (1892–1961) Нею Зоркую связывали почтительная дружба и искусствоведческий интерес. О нем она защищала кандидатскую диссертацию (1951), вскоре изданную книгой (1954), а спустя три десятилетия согласилась на предложение издательства «Искусство» написать его биографию в популярной и солидной серии.
Опуская драматические подробности, скажу только, что честную, ясно написанную книгу о Попове рубили дважды. Сначала всю рукопись искромсали по замечаниям претенциозной дамочки-критикессы, издательского внутреннего рецензента из элитарных театральных кругов. Второй раз рассыпали готовый набор — по цензуре (если кто забыл, то верстка в те времена являлась трудоемкой ручной работой нескольких людей). Цензор взъярился на упоминание запретного имени Николая Гумилева, чью драматическую поэму «Гондла» наивный молодой Попов хотел воплотить на сцене — не поверите — в 1921 году. А дальше стали черкать все подряд. Например, в борьбе с религиозной пропагандой убили в верстке историю постановки «Трагедии об Иуде, принце Искариотском» Алексея Ремизова — пьесы, в 1908 году запрещенной синодальной цензурой, а в 1920-е, наоборот, настойчиво рекомендованной ТЕО Наркомпроса. При царе трактовку Иуды признали еретической, при большевиках ересь рекомендовали как норму, а при коммунистах, знаете ли, никакого Иуды и вовсе не было.
Книгу «А. Д. Попов» в серии «Жизнь в искусстве» спас Александр Васильевич Караганов (1915–2007), секретарь Союза кинематографистов и второй внутренний рецензент. До ее выхода из печати не дожил нескольких месяцев сын Алексея Дмитриевича, народный артист Андрей Попов (1918–1983). В архиве Неи Зоркой сохранились все правки.
Раздел «Дополнения» строится по тому же принципу, что и основной.
Об Андрее Зорком сначала говорят его друзья и коллеги прежних лет — режиссер-документалист Галина Долматовская и кинокритик, историк кино Юрий Богомолов, далее публикуются его собственные тексты. Сценарий фильма «Вспоминая Раневскую» (режиссер Алексей Габрилович, 1990) интересен не только как умело выполненная авторская работа, но и как документальное, личное свидетельство о жизни достославной актрисы, с которой он, если позволено так выразиться, дружил. Или пусть по-другому: которая с ним дружила. Андрей Зоркий много лет работал над книгой о Фаине Раневской, заключал и разрывал договоры с издательствами — в прямой зависимости от кривой линии кризисов в стране. Пока он складывал листочки с бесценными автографами и перекраивал аутентичные записи, ими воспользовались, растиражировав и выдав за свое, более расторопные и менее трепетные люди. Давно уже ходят в печати «афоризмы, шутки, фразы, перлы» Раневской, но которая их часть записана и авторизована Андреем Марковичем, мы узнаем только тогда, когда рассортируем его архив — значит, нескоро.
Горечь неудачи привела к тому, что под конец жизни киноспец А. Зоркий фактически расстался со своей профессией и занялся — и для заработка, и по вдохновению — гастрономической журналистикой. Теперь этим никого не удивишь, теперь у любого мало-мальски медийного лица найдется для публики фамильный рецептик пареной репы с рукколой. Но в 1990-е годы, когда сами пищевые продукты, они же ингредиенты, попадали в нашу знаменитую потребительскую корзину какими-то хаотичными наскоками, кулинарный очерк был поистине топ-жанром. В память об этом зигзаге журналистской карьеры Андрея Зоркого я все-таки уговорила его дочерей Наташу и Веру поместить в данную книгу не вдумчивые статьи — например, об Андрее Тарковском или о Кире Муратовой, или даже о Георгии Данелии, или даже о Леониде Гайдае, — а бесшабашный, будто чиркнутый на бумаге одним взмахом пера, «Обед у Собакевича». И пусть читатель рассмеется вместе со мной.
О Петре Зорком рассказывают социолог Леонид Седов, его друг со школьных лет, и профессор-химик Виталий Бельский, соавтор по многим научным трудам и товарищ по походам на дикие острова и берега Онежского озера — был такой путь к отдохновению души у загазованных московских интеллигентов, об этом в книге упоминается не раз. Легко и красиво написана научно-популярная и, как я проверила у нескольких профи, не утратившая актуальности книжка П. Зоркого «Архитектура кристаллов» (1968), фрагменты из которой приводятся на посвященных ему страницах. Эти его модели кристаллических решеток я помню хорошо, они громоздились на подоконниках, на книжных шкафах, под потолками нашего дома — издалека приманчивые и понятные, как детские игрушки, но загадочные и жесткие, если тебе и вправду разрешат с ними поиграть.
В самом конце помещен, конечно же, перевод кристаллохимика П. М. Зоркого из Жоржа Брассенса: французская песня, звучащая в фильме Рене Клера «У Сиреневых ворот», и ее русский текст. Перевод можно спеть по нотам, как нестройным семейным хором пели когда-то мы. Песня написана в мажорной тональности, но слова ее очень грустные.
Великая Фаина Раневская как-то сказала своему младшему приятелю Андрею Зоркому: «Меня обрадовал ваш звонок. Мы с вами люди одной крови. Я имею в виду и юмор, и печаль. И любовь к тому, чего уже нет».
Похоже, одной с ними крови и я, собравшая эту книгу о любви «к тому, чего уже нет».
Мария Зоркая
ВОСПОМИНАНИЯ О НЕЕ ЗОРКОЙ
Михаил Ульянов
И мгновение остановилось
Михаил Александрович Ульянов (1927–2007) — Народный артист СССР. Воспоминания для настоящей книги были записаны на диктофон и авторизованы в декабре 2006 года.
Каждый день я проезжаю на репетицию в Вахтанговский театр мимо дома на углу Сивцева Вражека и Большого Афанасьевского переулка. Этот дом я помню с послевоенных времен, его обитатели произвели на меня когда-то впечатление, которое сейчас, спустя десятилетия, я бы назвал… вулканическим. В этот дом меня ввела Алла Петровна Парфаньяк, актриса нашего театра и потом моя жена. Там проживала семья Зорких. Отец у них погиб на фронте, мама воспитывала троих ребят: это Нея Зоркая и младшие Андрей и Петр. Я сразу увидел, что они сами и вся их компания — интересные и своеобразные люди, и то первое впечатление сохранилось на всю жизнь. Совсем разные, но все принадлежавшие к интеллигенции — не наблюдающей и размышляющей, а борющейся — и не против кого-то, а за что-то или за кого-то. В этом доме атмосфера была демократическая, свободная. Они весело, дружно очень жили. И еще они с самого начала знали, что они хотят. Вот Нея знала, что хочет писать, хочет стать создателем книг о театре, о кино. Понимала это как возможность высказаться по поводу общечеловеческих, глубоких, даже философских вопросов. Только получалось это у нее как-то весело и по-хулигански.
