— Ты выглядишь моложе. Значительно моложе. — Он повернул голову, продемонстрировав ей свой великолепный профиль.
Анне показалось, что она задыхается.
— Мне семнадцать, — призналась она шепотом. Он снова внимательно посмотрел на нее.
— Ты совсем ребенок.
— Н-нет, — заикаясь, ответила Анна. — Я н-не ребенок! Мне почти восемнадцать, правда!
— Сегодня, — резко произнес он, — тебе семнадцать, а не восемнадцать, значит, ты ребенок. — Потом неизвестно почему на его лице появилась добрая улыбка. — Но у тебя все пройдет, Анна. Уверяю…
Его глаза словно гипнотизировали ее.
— Нет, это никогда не пройдет. Он снова посмотрел на ее губы.
— Позволь мне проводить тебя в залу, пока наше исчезновение не заметили.
— Ты любишь ее? — услышала Анна свой голос и не узнала его, так странно и напряженно он звучал. Она была готова убить себя за этот вопрос, но ей так отчаянно хотелось получить на него ответ!
— Нет. — Он поднял руку, немного помедлил и мягко коснулся ее щеки.
Анна вздрогнула.
Он никогда раньше не прикасался к ней. Это было такое приятное ощущение! Прежде она не испытывала ничего подобного. Не в силах владеть собой, она закрыла глаза и, слегка повернув голову, плотнее прижалась щекой к его теплой чуть шершавой ладони.
— Нет, — снова резко повторил Дом. — Я не люблю ее. — Его рука внезапно сжалась в кулак.
Анна открыла глаза. Он тяжело дышал. Его глаза опасно сверкали. Он провел по ее щеке согнутым пальцем. — Любви здесь нет и никогда не было.
Затем его палец скользнул по ее влажным, чуть раскрытым тубам.
— Дом, — прошептала Анна.
— Ты когда-нибудь целовалась? — вдруг спросил он. Она молча покачала головой. Его ладонь внезапно разжалась.
— В таком случае мне выпала огромная честь, — прошептал он, наклоняясь к ней, — быть первым.
Дрожа от предвкушения чего-то необыкновенного, не в силах произнести ни слова, Анна ждала поцелуя.
Доминик едва коснулся ее губ. Анна была разочарована. Потом быстрым движением снова скользнул по ним и замер, прижавшись щекой к ее щеке. Анна протянула руки и обхватила его за плечи.
Его рот широко раскрылся и, казалось, поглотил ее губы. Анна вскрикнула.
Дом с силой сжал ее в объятиях. У Анны закружилась голова, земля поплыла под ногами… Она приникла к нему и обняла так крепко, как только могла. Внезапно он коснулся языком ее языка. И так же внезапно убрал его.
Анна задрожала от волнения. Тяжело дыша. Дом оторвался от ее губ.
— Я должен отвести тебя в залу, — хрипло сказал он и попытался отстранить ее от себя.
— Нет! — Анна приподнялась на цыпочки и неистово прижалась губами к его рту.
Он застыл, но всего лишь на секунду. Пока она неумело, но страстно целовала его. Дом железной хваткой сомкнул руки на талии Анны. Его рот открылся — жаркий, влажный, словно пожирающий ее губы… и они медленно опустились на траву.
Несколько мгновений спустя крик Анны наполнил ночь.
Глава 1
Уэверли Холл, 1856 год
Был прекрасный летний день — теплый, солнечный, на небе ни облачка. Омрачало его лишь одно событие: сегодня хоронили маркиза Филипа Уэверли.
Смерть его была внезапной и преждевременной. Маркизу исполнилось всего пятьдесят, он всегда отличался отменным здоровьем, и даже его отец, герцог Рутерфорд, в свои семьдесят четыре все еще пребывал в добром здравии. Но, видимо, от судьбы не уйдешь: Филип неожиданно схватил инфлюэнцу и через несколько дней скончался.
Поскольку маркиза Уэверли хоронили за городом, у могилы собралось не больше сотни человек: местное дворянство, помещики и фермеры-арендаторы бок о бок с герцогами и графами в окружении всего населения Дултона — булочников, мясников, плотников, доярок и пастухов. Едва ли они пришли из любви к покойному маркизу, которого здесь мало знали: Филип Сент-Джордж был ученым и большую часть жизни провел в путешествиях по экзотическим странам. Некоторые явились на похороны из уважения, но многих привело сюда чувство долга. Долга перед маркизом Уэверли и его отцом, герцогом Рутерфордом. Даже королева прислала свои соболезнования.
Все только и говорили о том, как это странно, что Филипа хоронят за городом, в Уэверли Холл, а не в фамильном склепе в Рутерфорд Хауз рядом с многочисленными прославленными предками.
Анна как могла старалась утешить герцога, который в эти последние несколько лет был для нее единственной опорой. Она нежно обняла старика, оплакивающего единственного сына. Анна никогда не испытывала симпатий к Филипу, с которым даже не была близко знакома, но искренне любила его отца. Горе герцога стало ее горем. Поэтому, когда появились мужчины, несущие на плечах гроб, у нее от слез все поплыло перед глазами.
В своей короткой жизни Анна лишь раз видела похороны — своего отца. Ей было тогда всего десять лет, но она хорошо помнила, какое страдание, какую огромную боль пережила в тот момент. Только те похороны совсем не походили на нынешние. Отец Анны всегда был бесплодным мечтателем и не мог усидеть на одном месте, поэтому девочка росла одна и, можно сказать, была лишена семьи. На простую, короткую церемонию в Бостоне собралась лишь горстка соседей, которых Анна толком не знала. Никто не подошел к могиле, за исключением священника… Вскоре Анна уехала из Америки, чтобы никогда туда не возвращаться.
Анна крепче сжала руку герцога и украдкой бросила взгляд на его отрешенное лицо. Если бы она могла принять на себя всю его невыносимую боль, всю тяжесть непосильного для старика испытания! Но это было невозможно, и молодая женщина лишь сжимала ладонь герцога, надеясь хоть сколько-нибудь облегчить его горе.
Кларисса, вдова Филипа Сент-Джорджа, бросила в могилу белую гвоздику. Ее бледное лицо казалось высеченным из слоновой кости, в голубых глазах блестели слезы, но держалась она мужественно. Никто не осмелился подойти к ней со словами утешения, никто, даже Анна, которой, несмотря на разницу в их положении, хотелось это сделать.
На крышку гроба полетели горсти земли… Толпа вдруг заволновалась. От нетерпения или по какой-то иной причине? Анне было все равно. Она целый день старательно игнорировала колкие реплики и замечания, как делала это уже много лет. Но сейчас Анна стояла рядом с герцогом. И деревенские жители, осуждавшие девушку и смеявшиеся над ней в самый тяжелый период ее жизни, помещики, распространявшие сплетни о ней, аристократы, которых она ни разу не видела, потому что не отваживалась поехать в Лондон, — теперь все как один жали ей руки и бормотали свои соболезнования. Анна автоматически разглядывала скорбные лица людей, неспешной чередой проходящих мимо герцога. Выражения их были различны. Физиономии деревенских жителей казались полными необъяснимой тревоги; у фермеров-арендаторов читалась на лицах почтительность и некоторая нервозность; у соседей-помещиков они были уважительные, но холодные; у аристократов — уважительные и озабоченные одновременно…
