— Есть опасения, что дорога по другую сторону Меньера разрушена, — наконец произнес служитель.
Эми обернулась. Небо было спокойно, только большие, четко очерченные снежинки танцевали на его темном фоне, прибывая с усиливающимся ветром и не торопясь ложиться на землю, укрытую глубокими снежными сугробами.
— Буря усиливается? — спросила Эми барона. — Надо что-то делать?
— Нет-нет, есть дорожные команды. Но мне сегодня надо ехать в Париж шестичасовым поездом. — Он нахмурился.
Служитель, который обращался к барону, называя его «Отто», пожал плечами в характерной для французов манере. Последовала общая дискуссия по поводу состояния местных дорог, заставившая Эми почувствовать, что ей удивительно повезло, что она находится здесь, в безопасности.
В дверях показался Кристиан Жафф, молодой управляющий отелем. Что-то в выражении его лица добавило тревоги в атмосферу подавленного ожидания, которая ощущалась сегодня в лыжной вместо обычного шумного веселья, всегда сопровождавшего возвращение лыжников после катания, довольных еще одним прожитым днем, румяных от холода и физического напряжения, смеющихся и громко разговаривающих между собой. Бледное лицо Жаффа поразило остальных так же, как оно поразило Эми: на фоне бронзовых от загара лыжников его бледность в темном дверном проеме пугала, предвещая беду. Возможно, впечатление усиливал мертвенный оттенок его рабочей одежды, контрастировавший с лыжными костюмами броских цветов — желтых, красных, синих или, как у Эми, серебристо-серых.
Разговоры стихли, но когда Жафф, не найдя того, кого искал, снова нырнул в темноту, начались опять вопросы о погоде, замечания о чем-то, что нужно закрепить потуже, проблемы с обувью — какофония языков. Гора уже была закрыта, подъемники не работали, и ходили слухи о других лавинах — по соседству, в долине Мерибель. Лыжники, не сняв ботинки, стояли у окон в нижнем холле, недалеко от лыжной, и смотрели на снег за окном. Две русские девушки, обращаясь к служителю на плохом английском со странным акцентом, — это был единственный язык, на котором они могли с ним общаться, — интересовались прогнозом погоды на завтра, надеясь на улучшение. Думая о бароне, который, как она выяснила, оказался австрийцем, Эми, сразу после того как освоит французский, решила взяться за немецкий язык, который является родственным английскому, — интересно, насколько он сложен?
Глава 2До отеля «Круа-Сен-Бернар» докатился слух — источником его был итальянец, член лыжного патруля, принимавший участие в спасательных работах после схода лавин, — что сегодняшний катаклизм вызван вибрацией, причиной которой стали низко пролетевшие американские военные самолеты, направлявшиеся на дозаправку в Германию. Вероятно, речь шла об операциях, которые продолжались на Среднем Востоке, — о бомбардировке какой-то несчастной балканской страны или о какой-нибудь другой авантюре из бесчисленного множества тех, которые осуществляет грозная сверхдержава. Гипотеза с самолетами казалась правдоподобной. В небе над заснеженными скалами и молчаливыми вершинами Вальмери часто можно было видеть белый след от самолетов, шум их двигателей иногда отдавался в глубоких ущельях, и раскаты, похожие на взрывы динамита, достигали долин, расположенных в самом низу. Физические свойства вибраций, активно изучаемые сейсмологами, которые, однако, не добились особых успехов, вполне соответствовали этому слуху. Лыжников часто призывают соблюдать тишину, когда они пересекают таящий опасность склон под ненадежным снежным карнизом. Если шепот лыжника может вызвать обрушение тонн снега, то что говорить о реве реактивных двигателей? Самолеты были главной темой разговоров в холле, наряду со слухом о том, что среди жертв сегодняшней трагедии оказалась и семья, проживавшая в этом отеле.
Согласно установившейся воскресной традиции, администрация отеля пригласила всех постояльцев выпить по бокалу шампанского перед обедом. Эми, ветеран многочисленных принудительных корпоративных семинаров по правилам этикета, касающихся одежды для таких случаев, уже давным-давно решила для себя все проблемы, связанные с тем, что надевать на прием с коктейлями. Она облачилась в черные брюки и блузку, которая, на ее взгляд, не казалась соблазнительной, но и не была лишена щегольства, и заплела свою традиционную косу. Ей не хотелось выглядеть так, словно она стремится привлечь внимание мужчин, поскольку на самом деле это было ей совершенно не свойственно. С другой стороны, внимание к внешнему виду было желательной формой общественного поведения, говорящей о намерении сотрудничать, а это был как раз тот предмет, который как отвлеченное понятие очень интересовал Эми.
Напитки сервировались в холле, их либо брали с длинного стола, накрытого белой скатертью, либо выносили официанты из обеденного зала на небольших подносах. Огонь, жарко пылавший в большом камине, заставлял всех отходить подальше, к двери, туда, где стоял владелец отеля, шеф-повар Жафф с мадам Жафф, одетой в серовато-зеленый костюм в тирольском стиле. Они приветствовали гостей, заводили с ними легкие беседы, помогая знакомиться друг с другом, и пытались отвечать на волновавшие всех вопросы о лавинах.
Это было первое светское мероприятие недели, поэтому большинство людей еще не знали друг друга и стояли в ожидании новых знакомств, сохраняя на лицах приветливые улыбки. Эми огляделась. Увидев в толпе несколько невысоких дам, увешанных сверкающими бриллиантами, она подумала о фильмах про воров-домушников. Стоявшая в отдалении полная русская матрона вызывала удивление обилием украшений на необъятной груди. У Эми возникло знакомое чувство робкой надежды, которое она обычно испытывала на приемах: умом ты понимаешь, что и на этот раз среди гостей будет полно тупиц и зануд, как и на любом другом подобном мероприятии, но в глубине души надеешься, что именно среди этих людей найдется несколько человек, которые окажутся умными, добрыми, дружелюбными, и что у вас возникнет ощущение родства душ. Почему бы и нет? Она постаралась стряхнуть с себя внезапно нахлынувший прилив любви к людям — нет, не к этим людям конкретно, а к тем силам, которые людей объединяют: к нашей коммуникабельности, к доброте наших порывов, побуждающих нас делиться друг с другом пищей и мыслями, к нашей любезности по отношению друг к другу, проявляющейся в желании друг для друга наряжаться. Раньше ей казалось, что такие поступки — это проявление борьбы за власть, как сказал бы Дарвин или, к примеру, Герберт Спенсер, но в этот вечер ее тронул вид хозяев, которые хотели нравиться другим и готовили для своих гостей вкусное угощение.
Она считала приемы с коктейлями и вечеринки вообще одним из актов взаимопомощи, которые еще со школьных времен были предметом ее острого интереса. В те времена она стала членом Клуба взаимопомощи. Эта общественная работа, откровенно говоря, задумывалась для того, чтобы повысить шансы на поступление в хороший колледж, и в данном случае состояла в том, чтобы приглашать в дома для престарелых маленьких детей, приносить домашних животных и проигрыватели компакт-дисков для развлечения и ободрения их обитателей. Заведующей учебной частью в школе, где училась Эми, была мисс Стайнуэй. В свое время, в молодости, сама мисс Стайнуэй попала под влияние работ старого русского анархиста Петра Кропоткина, идеи которого были совершенно противоположны учению Дарвина: по его мнению, человек как биологический вид развивался не на основе конкуренции, а благодаря взаимопомощи. Кропоткин также полагал, что это утверждение справедливо и в отношении других биологических видов — муравьев, бабуинов и вообще всех живых существ. Хотя отдельные представители вида могут соперничать друг с другом из-за пищи, успешное выживание рода обеспечивается благодаря высокоорганизованным формам сотрудничества. Думая, что все живое существует в рамках борьбы за выживание, в которой побеждает сильнейший, Дарвин, по мнению Кропоткина, ошибался или же его неправильно истолковали.
