— Сегодня все вернулись рано, — сказала Эми, чувствуя, что краснеет под этим строгим взглядом. Иногда она вела себя скованно, хотя и не была робкой. Ее успехи на работе напоминали успехи актера, который в обычной жизни заикается и краснеет, а на сцене играет убедительно. В домашней обстановке ее улыбку находили милой и обворожительной. Кроме того, Эми была скромной и дружелюбной, а теперь еще и сказочно богатой, что не многим выпало на долю за тот год, который она провела в Станфорде.
— Вот именно. Повсюду вывешены предупреждения. — Барон окинул взглядом ее безнадежно наивную фигурку. По выражению его лица можно было понять, что он решает про себя, не следует ли ему взять шефство над этой женщиной по поручению местного туристического бизнеса. — Разве вы их не видели? Они написаны не только по-французски, но и по-английски.
— Да-да, конечно. Я хотела вернуться, но я пока плохо знаю маршрут, — сказала она.
Ее все еще трясло из-за пережитого приключения, а также из-за того, что она не заметила предупреждения об опасности, хотя и скрупулезно изучала время работы подъемника, которым она воспользовалась: она не хотела упустить последнюю возможность спуститься к отелю. Обычно Эми не допускала ошибок, это был ее пунктик. Кроме того, ее немного рассердило его предположение, что ей требуется перевод на английский язык, чтобы понять вывешенное объявление.
Конечно, ее ответ был более-менее правдивый. Она уже собралась было возразить, что: а) она некоторым образом читает по-французски и б) благодарю вас, но ее привычка не слушаться чужих указаний не распространяется так далеко, как игнорирование объявлений, предупреждающих об опасности схода лавин, — не больше чем объявлений об акулах и водоворотах, — просто она их не увидела. Вместо этого она улыбнулась своей милой, открытой улыбкой.
— Все лыжни ясно обозначены.
Его тон оставался осуждающим, но в этот момент он думал о том, что тип красоты этой девушки именно американский, когда красоту лица определяет оптимистичный темперамент его обладательницы. Однако оптимизм непозволителен. Барон понимал, что она — человек с большими надеждами. Судя по внешнему виду, девушка могла оказаться и австрийской mädchen[4], с ее косой цвета карамели и свежими щечками с ямочками, которые придавали лицу особую миловидность. Ее беспокойная манера жить на бегу, почти задыхаясь, была продиктована, вероятно, постоянным беспокойством, что все ее возвышенные мечты могут разбиться вдребезги. Для его работы, связанной с недвижимостью, было очень важно уметь читать по лицам и угадывать разбившиеся надежды.
«Круа-Сен-Бернар» представлял собой оживленный, на первый взгляд простой, но на самом деле фешенебельный отель, находящийся в семейном управлении, с амбициями — и ценами — большого отеля. Спокойный и благопристойный, он стоял в стороне от трассы, где проходили центральные лыжни и размещались частные шале, и в отдалении от самой деревни, выглядевшей в стиле après-ski[5]. Из текста рекламной брошюры Эми сделала вывод, что этот отель обычно выбирают дипломаты, вырывающиеся на отдых из Женевы, иногда — любовники, скрывающиеся от законных супругов, состоятельные семьи с юными отпрысками, которые любят пораньше ложиться спать, разного рода никчемные эксцентричные личности из Европы, которым наскучил беспокойный ритм жизни больших отелей, и, в довершение всего, те, кто хочет посещать прославленные уроки кулинарии, которые давал знаменитый шеф-повар отеля. Все это Эми почерпнула из фотографий и рекламных материалов и выбрала этот отель еще и потому, что хотела пообщаться с людьми того типа, который был ей незнаком. Если уж говорить совсем откровенно, то она не столько выбирала сама, сколько согласилась с выбором мадам Шастэн, парижской знакомой ее подруги, Патриции, когда тетушка Пат и Жеральдин Шастэн гостили в Уэлсли. Эми была разочарована тем, что обе ее подруги, Пат Дейвис и Марии Сколник, которые хотели поехать вместе с ней покататься на лыжах и поучиться готовить, отказались от поездки по разным причинам и предоставили ей ехать одной. Но себе самой она признавалась, что, в общем-то, это было к лучшему: без них она будет более собранной и большему научится. К тому же следовало учесть, что здесь ее никто не знал, и, таким образом, сделай она что-нибудь, чего не одобрили бы дома, их осуждение можно было не принимать в расчет — часто встречающееся оправдание путешественников.
Она также была рада, что никто здесь не будет знать, насколько хорошо она устроена в жизни. Хотя она и радовалась деньгам, но они же ее и смущали. В Пало-Альто благодаря им она приобрела некоторую известность, дошедшую даже до Сан-Франциско, а она бы не хотела испытать здесь то странное чувство, которое возникало у нее всякий раз, когда ее узнавали даже в ресторане, в котором она никогда не бывала раньше.
Сам Вальмери представлял собой скопление шале, роскошных отелей, фуникулеров с похожими на шары кабинками и подъемников, подвешенных над узкой долиной под сенью альпийских горных пиков, которые поражали воображение своим величием. Архитектура местных лыжных станций была разнообразной — от грубых прямолинейных зданий, встречавшихся повсюду, до псевдошвейцарского китча, более предпочтительного, дорогого и лучше продуманного. Вальмери был выдержан в швейцарском стиле, созданном англичанами в тридцатых годах прошлого века.
Эми и барон вошли в лыжную. Внутри техник-смотритель, хмурясь, внимательно вслушивался в то, что ему говорили по телефону, а лыжники в полном молчании сидели на скамейках и стаскивали ботинки, поглядывая на телевизор, стоявший в углу помещения, — по-видимому, они ожидали какого-то объявления. У спасателей, которые давали интервью тележурналисту, был героический, но несколько смущенный вид, говоривший о том, что они сознают, что их жизни подвергаются опасности из-за все еще нестабильных погодных условий и непрекращающегося снегопада. Мужчины в красных парках, стоявшие около вертолетов, ласково похлопывали ротвейлеров на поводках. Уже было известно, что за эту ужасную неделю катастроф в других долинах погибли четырнадцать австрийцев и несколько швейцарцев, три человека погибли во Франции. Предполагалось, что многие туристы застрянут в Австрийских Альпах из-за непогоды и закрытых дорог.
Эми вежливо подождала, пока русская дама, тяжело вздыхая, извлекла ноги из огромных оранжевых ботинок и отнесла их на просушку. Барон стоял рядом со служителем, склонившись над телефоном, как будто поступающие новости передавались так громко, что их могли слышать стоящие рядом. Атмосфера в лыжной, как теперь заметила Эми, напоминала ту, которая ощущается перед лицом общей судьбы, — так бывает на футбольных матчах. При мысли об ужасах погоды и об удивительных примерах товарищеской взаимовыручки, на которые были способны европейцы с их демократичными правительствами и врожденным noblesse oblige[6], Эми вдруг охватило чувство восхищения и счастья. Однако в Америке социализма она не хотела. Сейчас она испытывала восхищение этими людьми, говорящими на разных языках и притихшими из-за волнения за тех автомобилистов, которые находились на пути в Вальмери, хотя, конечно, американцы в подобных обстоятельствах тоже бы волновались.
