Однако, говоря также о последних веках язычества вообще, нельзя забывать, что даже могущественнейшие фигуры того времени не имели полной свободы действий, так как не могли отделаться от веры в астрологию и предзнаменования. Невозможно иначе объяснить, почему, например, Север, так любивший справедливость, упорно не хотел изгнать из префектуры гвардии и из собственного окружения такого легкомысленного прожигателя жизни, как Плавтиан. Бесчисленные суеверия опутывали жизнь Севера с детства и до самой смерти. С тех пор как императорский трон превратился в первый приз лотереи, многие родители из всех сословий принялись тщательно следить за повседневной жизнью своих более одаренных детей в поисках знаков их будущего величия. О многом говорило, например, если мальчик декламировал необычные стихи, если приносил в дом черепах, орлят или даже пурпурное яйцо голубя, если в дом приползали змеи или рядом распускался лавр, и тому подобные случаи. Если же ребенок рождался с рубчиком на голове, напоминавшим корону, или новорожденное дитя нечаянно прикрывали кусочком пурпурной ткани, тогда его императорская будущность считалась решенной. Много таких фантазий сопутствовало императору на всем протяжении его царствования, и они влияли на его поступки непостижимым для нас образом. Можно только посочувствовать, наблюдая, как стареющий Север после своих последних побед в Британии становится беспокойным и вспыльчивым потому, что навстречу ему попался мавр в венке из кипарисовых ветвей, или потому, что он участвовал в священнодействии не в том храме, или потому, что жертвы, им принесенные, были темного цвета – и эта тревога преследовала его и в военном штабе.
Но в главном имперском штабе в Йорке в предзнаменованиях уже не было нужды: сын Севера Каракалла хотел смерти отца упорно и почти открыто. Север сознательно возводил безжалостность в принцип, чтобы подавить любое поползновение захватить власть; но гибель от рук прямого наследника, как и беззастенчивая поддержка измены со стороны гвардии, не входила в его расчеты. Когда он шепчет своему бесчеловечному сыну: «Не дай им видеть, что ты убиваешь меня!» – этот стон звучит как мучительное утверждение основной идеи его правления. Другая фраза, которую, по-видимому, он произнес не единожды: «Я был всем, и тщетно».
И вот на трон империи взошло отвратительное чудовище по имени Каракалла (211 – 217 гг.). С ранней юности он был страшно высокомерен. Он хвастал, что стремится подражать Александру Великому, и воздавал хвалы Тиберию и Сулле. Позднее, может быть после убийства брата Геты, пришло то настоящее имперское безумие, которое направляет ресурсы и мощь всей страны на то, чтобы как можно бесповоротней ее разрушать. Единственной защитой нового правителя, которую, впрочем, он полагал достаточной, была его дружба с солдатами, лишения которых он по крайней мере иногда разделял. Такая же его близость к гладиаторам и цирковым наездникам завоевала ему любовь римского плебса. Людям почтенным и образованным угождать было незачем. После отцеубийства, на которое армия сперва смотрела неодобрительно, Каракалла целиком отдался такого рода попыткам подольститься к черни. Его траты на нужды армии требовали обширных конфискаций, и он предал смерти как сторонников Геты двадцать тысяч человек, и среди них – сына Пертинакса; до тех пор родственники низложенных императоров оставались в живых, и это было одной из наиболее человечных черт римских узурпаций. Ради своих солдат Каракалла развязал жестокую войну в собственных, абсолютно мирных, владениях; от соседних народов, если те решали напасть, он откупался. Массовые убийства в Александрии иллюстрируют единственно верное с точки зрения деспотии отношение к софистическим насмешкам александрийцев. Истинным наказанием за эти преступления (не говоря об угрызениях совести, о которых рассуждают наши авторы) стало возраставшее недоверие тирана к своей привилегированной гвардии; в конце он мог целиком положиться, как свидетельствует его непосредственное окружение, только на личную стражу, полностью состоявшую из варваров – кельтов и сарматов, которые не имели представления о римских делах; чтобы сохранить их преданность, он одевался согласно их обычаю. Посланцам этих народов Каракалла говорил, что, если он будет убит, им не составит труда завоевать Италию, так как Рим легко будет взять. И все же он погиб в кругу этих самых стражников, в результате покушения, совершенного по наущению людей, которые вынуждены были убрать его, чтобы самим не попасться в его руки.
Обязанность назначения преемников, естественно, перешла в руки всемогущей армии. Армия сперва провозгласила Макрина, одного из двух префектов гвардии, не посмотрев, что именно он организовал гибель ее обожаемого Каракаллы. Макрин принял имя Каракаллы и устроил ему пышные похороны, чтобы отвести от себя подозрения. Со скрытым презрением он приветствовал сенат на церемонии вступления в должность и с видимыми колебаниями принял императорские титулы. И тем не менее, первые же строгие меры, принятые им к обузданию все более распоясывавшейся армии, ускорили его падение. Два молодых сирийца, родственники по боковой линии Антонинов и Севера, внезапно вознеслись до уровня правителей империи. Это были два непохожих друг на друга двоюродных брата Элагабал и Александр Север, которых поддерживали их матери Соэмиада и Мамея, а также их бабушка Юлия Мэса.
При всем уродстве и безумии правление Элагабала (218 – 222 гг.) небезынтересно для истории императорской власти в Риме. Невероятное сладострастие, азиатская пышность культа, бездумная жажда минутных удовольствий – это, собственно, была реакция на правление Септимия Севера, по сути, правление солдата. Элагабал отвергал все римские обычаи, сделал сенаторами мать и бабушку, назначал на высшие посты в государстве танцоров, атлетов и парикмахеров, наконец, торговал должностями – но отнюдь не это привело его к гибели. Его падение совершилось, когда у армии проснулось чувство стыда, усиленное заговором ближайших родственников императора в поддержку Александра. Солдаты понимали, что жизнь Александра в опасности, и заставили испуганного императора покинуть собственный двор. Элагабал, в свою очередь, изгнал из города сенат – что скорее свидетельствует в пользу сената, так как это значит, что данное учреждение состояло не только из «рабов в тогах», как думал император раньше. Наконец гвардия убила Элагабала и возвела на трон Александра Севера.
Из множества императоров ни один не вызывает у потомков столько симпатий, как этот человек, настоящий Святой Людовик античности, человек совершенно непостижимый, если принять во внимание его окружение. Его гибель была неизбежным следствием попыток свернуть с дороги позорных злоупотреблений, которые всегда порождает военная деспотия, на тропинку справедливости и умеренности. Никто не умаляет достоинств прекрасной матери императора, Мамеи; но все-таки его заслуги значительнее, потому что он сохранил независимость, оставшись верным однажды взятому курсу, и, ведомый только добродетелью, все же смог противостоять множеству соблазнов деспотической власти. Помимо всего прочего, он испытывал величайшее уважение к сенату, чего не было со времен Марка Аврелия, когда даже о сословии всадников, которое надолго погибло для жизни политической, говорилось как о «колыбельной сената». Собрание сенаторов и закрытый совет шестнадцати входили в администрацию, и на подготовку хороших, сознательных людей, способных управлять и осуществлять тщательный государственный контроль, не жалели сил. Только несправедливые и продажные чиновники могли вывести из себя уравновешенного Александра. Уважая своих воинов, он не делал тайны из того факта, что судьба государства зависит от них; он обеспечил им замечательную экипировку и добился отличной выучки. И тем не менее, как только он смог похвастаться, что уменьшил налоги, он тут же решился распустить опасный легион. Однако далеко не все из известного об Александре можно обрисовать столь же светлыми красками. Так, в армии наблюдается постоянное брожение. Префекты гвардии сменялись при весьма тяжелых обстоятельствах, и, когда Ульпиан, наиболее выдающийся из них, был убит в результате серьезных волнений, император оказался неспособен покарать преступление. Мы знаем, что в тот раз народ и гвардия три дня вели кровавые бои на улицах Рима и что преторианцы усмирили граждан, лишь когда начали жечь их дома. Отнять власть у своего прекрасного вождя пытались самые нелепые персонажи. Известно, что один из них, по имени Овиний, в самом деле был с насмешливой снисходительностью принят в соправители; но он устал от своего сана, стоило ему разделить с прочими тяготы походов. Другой претендент, выдвинутый армией, попросту скрылся. Третьего, раба Урания, император, по-видимому, все же вынужден был наказать. Кроме того, поскольку Александр, как прежде его идеал Марк Аврелий, был обречен непрестанно подвергаться испытаниям жестокой судьбы, то вскоре на восточных рубежах страны поднялся новый войнолюбивый враг – персидское царство, где к власти пришли Сасаниды. В войне с ним Александр добился весьма относительного успеха. На рейнской границе наблюдались угрожающие брожения среди германских племен. Нрав молодого правителя, по-видимому, становился все более меланхолическим; известно, что он проявлял склонность к скупости, но это означает только, что кое-кто из его окружения никак не мог умерить жажду денег, предназначенных для войны. Во время похода, на Рейне, недалеко от Майнца, солдаты убили его и его мать. Бесполезно исследовать заявленные мотивы этого поступка. Преемник Севера, Каракаллы и Элагабала, который хотел изгнать всех лицемерных сановников, приструнить армию и в то же время быть снисходительным даже перед лицом опасности, не мог избежать насильственной смерти. Заговор стал болезнью эпохи; эта зараза носилась в воздухе. Александр тщетно добивался уважения в эпоху, признававшую только страх.
