Так может, не говорить ей о брюнете? А то ведь начнётся:
— Почему ты не дала ему свой номер? Ах, не попросил? Так сама бы дала. Мы живём в двадцать первом веке, Лиля, какая нормальная женщина сейчас ждёт милости от судьбы, а уж тем более от мужчины? Ты ждёшь? Не дождёшься! Нужно всё брать в свои руки. Ты замуж хочешь или нет?
Раздумывая о реакции сестры, я вздохнула, прошла по коридору и открыла дверь в свой кабинет. Он был совсем маленьким, зато с большим окном и даже балкончиком, с которого было видно набережную и Оку. Я вышла на свежий воздух, пару минут стояла, щурясь от яркого солнца и глядя на прохожих, потом вернулась в кабинет и задёрнула лёгкую штору. Подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Поправила ворот светлой шёлковой блузки. Снова подумала о брюнете, невольно нахмурилась, но тут же приказала себе выкинуть его из головы. Парень он, без сомнения, симпатичный, но уж взгляд больно шабутной. Столичный. А нам, девушкам скромным и провинциальным, такие не пара. Нужно искать кого-то под стать себе. Или самой измениться. Лизка уже не раз намекала мне, что за дверью кондитерской неплохо было бы менять строгую блузку и черную юбку на что-то более легкомысленное, соответствующее возрасту и желанию выйти замуж. Даже дарила мне одежду, подбирая на свой вкус, но у меня не хватало времени, а порой смелости, показываться в этих нарядах на людях. Перед посетителями кондитерской я представала в образе благочестивой европейской дамы, пытаясь оправдать название и поддерживать репутацию заведения. Слишком долго мы на эту самую репутацию с Жориком работали. И в моей работе открытые блузки и короткие юбки были не уместны, всё-таки целый день с детьми общаться приходится. Знакомые посмеивались, что у меня образ Мэри Поппинс, я на эти слова обижалась, но предпочитала отмалчиваться. Даже если я и нацеплю эту самую короткую юбку и кофточку до пупа, моя серьёзность ведь никуда не исчезнет, правда? Только чувствовать себя буду глупо, словно в чужой шкуре.
В детстве я любила сказки читать, про Царевну-лягушку, про Царевну-несмеяну, а когда повзрослела, поняла, что я — два в одном, только без приставки «Царевна». Лягушка-несмеяна.
Самой смешно.
На улице, прямо под моим окном истошно засигналили, я невольно отвлеклась от печального созерцания себя и поспешила узнать, что происходит. И совсем не удивилась, увидев внизу машину сестры и её саму, ругающуюся с водителем серебристой «хонды». Тот выглядел заметно обалдевшим и на гневные выкрики отзывался как-то вяло, но судя по стремительно наливавшемуся краснотой лицу, терпение и шок должны были вот-вот пройти. Правда, уже в следующую минуту Лизка топнула ногой, откинула назад рыжие волосы, и презрительно выплюнув:
— Слепой идиот, — устремилась к дверям кондитерской.
Я хмыкнула, продолжая с балкона наблюдать за водителем «хонды». Тот в первый момент дёрнулся было вслед за скандальной бабёнкой, с автомобилем которой едва избежал столкновения несколько минут назад, и остался же виноватым во всём, но затем в досаде плюнул, махнул рукой, видимо, решив не связываться, а я мысленно его похвалила. С Лизой, действительно, лучше не связываться. Моя сестра, когда чувствовала, что не права или виновата, становилась жутко упрямой, и готова была сделать всё, лишь бы на своём настоять. Однажды её всё же привлекли к суду за порчу чужого имущества, так она в зале заседаний такой спектакль разыграла, что судья сам ей стакан с водой подносил. А Лиза нервно обмахивалась бумагами, а судье, мужчине лет сорока пяти, скромно улыбнулась. В общем, та ещё актриса.
Я села в своё кресло, неторопливо разложила бухгалтерские бумаги перед собой, а сама уже слышала возмущённый стук каблуков по коридору. Ещё полминуты, и дверь в мой кабинет распахнулась и вошла Лизка. Рыжая и разъярённая. Ослепительная. Она всегда ослепительна в своей ярости.
— Привет, — буркнула она и швырнула сумку от «Chanel» на кресло.
Я кивнула, не отрывая взгляда от бумаг. Надеялась, что сестра поверит в мою беспросветную занятость.
— Ты слышала?
— Ещё бы, — ответила я, едва заметно усмехнувшись.
— Вот ведь повыпускают придурков на дорогу! И он же мне ещё хамит. Назвал меня рыжей дылдой!
— Серьёзно? — Я глянула на Лизу исподлобья и заверила: — Ты красавица.
— Ага, — отозвалась та вполне равнодушно. Села напротив и вытянула длинные ноги. — Что ты делаешь?
— Пытаюсь понять, свожу ли я концы с концами.
— И как?
— Тебе на самом деле интересно?
— Да что ты вредничаешь? Я беспокойство проявляю.
Я улыбнулась.
— Благодарю. Мне стало гораздо легче.
Лизка показательно вздохнула.
— Когда ты вредная, с тобой невозможно разговаривать.
— Ты зачем пришла? Говорила, что занята весь день.
— Вот выйдешь замуж, узнаешь, что на себя времени никогда не хватает.
Я лишь фыркнула.
— Лиза, уж тебе ли жаловаться?
— А ты опять его защищаешь, да? Вот что у тебя за манера? Ты всё время на стороне мужиков. Странно, что ещё не нашёлся умник, который бы тебя к рукам прибрал, и жил бы всю оставшуюся жизнь оправданным.
— Действительно, странно, — согласилась я. — Так что ты хотела?
Лиза помотала ногой.
— Олег хочет отметить день рождения дома. Никакого ресторана ему не надо, гостей; будем лопать шашлыки.
Я пожала плечами.
— Тоже неплохо.
— А Горин?
— А что с ним? Намекаешь, что он привык кушать на льняных скатертях и с фарфора?
— Скажешь, нет? Господин мэр у нас ещё тот выпендрёжник.
— Так может его не приглашать?
— С ума сошла, что ли? Мэра и не приглашать. — Лиза прищурилась, разглядывая меня. — Ты злишься на него?
— Нет.
— Олег сказал, что вы разругались. Вдрызг.
Я отложила ручку.
— Лиз, ну что мне с ним ругаться? Сколько лет прошло.
Сестра печально кивнула.
— Да. А я ведь тебе говорила, дуре. Если бы послушала умную женщину, сейчас была бы женой мэра. — Она ткнула наманикюренным пальчиком в бумаги. — А не сводила бы концы с концами.
— Ты всерьёз считаешь, что я жалею?
— Ну, ты же с ним спишь?
— Нет.
— Ой, да ладно. Из-за чего тогда вам ругаться до сих пор?
— Лиза, я не сплю с ним. У него есть жена.
— Даже когда взгрустнётся?
— Я по нему не грущу. Лёшка сам по себе, а я сама по себе.
— Дура, прости Господи. В кого только.
Я с удовольствием ей подсказала:
— В бабушку. Ты же помнишь, как она дедушку любила.
— Ага, двадцать лет за ним моталась из города в город. Никакой гордости.
