Молниеносные успехи Третьего рейха в Польше, Скандинавии, Бельгии и Франции, а также очевидная нелояльность значительной части подданных (Хорватия) заставили правящие круги Белграда начать судорожные метания в поисках союзников. После двух десятилетий откровенной враждебности и под держки антисоветски настроенной белой эмиграции Югославия в 1940 г. признала СССР и начала активные переговоры с его руководством о военной и экономической помощи. Однако Сталин, в отличие от Николая II, обладал весьма крепкими нервами и не допустил попытки Лондона и Белграда втянуть СССР в войну против Германии из-за Балкан весной 1941 г. К весне 1941 г. Третьему рейху удалось разгромить сильнейшее государство межвоенной Европы — Францию и вытеснить своих противников почти со всей территории Европейского континента. Последние силы Британской империи окопались на двух противоположных оконечностях Европы: на самом западе — на острове Британия и на крайнем юго-востоке — на гористом Пелопоннесском полуострове. В этих условиях давление Германии на Белград усилилось, для предотвращения войны у правительства Д. Цветковича оставался всего один шаг, на который, скрепя сердце, согласился и сам принц-регент Павел Карагеоргиевич.
Во дворце Бельведер в Вене 25 марта 1941 г. в присутствии А. Гитлера югославский премьер Д. Цветкович и его министр иностранных дел А. Цинцар-Маркович подписали с германским министром иностранных дел фон Риббентропом, итальянским министром иностранных дел Чиано и послом Японии Ошима международный протокол о присоединении Югославии к Тройственному пакту[7]. Германия, Италия и Япония гарантировали Югославии крайне выгодные условия: войска и военные грузы Оси отказывались от транзита по югославской территории; страны Оси гарантировали суверенитет и территориальную целостность Югославии; страны Оси обязывались не просить никакой военной помощи со стороны Югославии. Более того, Германия пообещала уважительно отнестись к стремлению Югославии «получить территориальное соединение с Эгейским морем путем расширения суверенитета на порт и город Салоники». Единственное, что обещала Югославия, — не допустить вступления иностранных войск на ее территорию, продолжать торговлю со странами Оси сырьем, как это было и до начала Второй мировой войны, а также не вступать ни в какие союзы и международные соглашения, направленные против сил Оси…[8]
Подписание союзного договора с Германией вызвало ликование традиционно германофильски настроенных хорватов и недовольство сербской части населения Югославии, поскольку сербы видели в этом сближении с Берлином продолжение наступления на сербские национальные интересы. Наполненные националистическими настроениями, подогретыми английской пропагандой, широкие народные массы сербов организовали массовые протесты во всех сербских городах Югославии. В то же время интеллектуалы из Сербского клуба и патриарх Сербской православной церкви Таврило (Дожич) с энтузиазмом поддержали офицерский путч, организованный британской разведкой для свержения белградского правительства. В ночь на 27 марта в результате этого путча несовершеннолетний король Петр Карагеоргиевич был провозглашен королем, а принц Павел Карагеоргиевич был срочно выслан в Грецию, где его интернировали британские власти, отправив его в ссылку во владения британской короны в Африке — до 1943 г. в Найроби (Кения), а с 1943 г. до конца войны — в Йоханнесбург (ЮАС).
Парадоксально, но пришедшие к власти после организованного британской разведкой переворота[9] сербские генералы вновь обнаружили себя в ситуации, в которой уже оказывались предыдущие «любимцы Британии» у кормила югославской государственности. Югославия была связана экономическими интересами именно со Средней Европой, а не с Британией, имевшей собственные колонии, поставлявшие с избытком сырье. В то же время военно-политическое давление, которое могли оказать на Югославию из центра Средней Европы — Германии — в случае нарушения экономических связей, не могло быть уменьшено силами далекой островной монархии. В особенности ясно это стало в условиях полного стратегического окружения в начале апреля 1941 г. В то время как югославский посол в Москве М. Гаврилович (кстати, близкий друг английского посла С. Криппса) пытался призвать МИД СССР к подписанию пакта о военной взаимопомощи с Югославией, новый югославский министр иностранных дел М. Нинчич стремился убедить своего старинного друга, германского посла в Белграде фон Хеерена в том, что «…переворот был результатом слабой поддержки, которую принц-регент и кабинет Цветковича имели среди сербского народа», и «гарантировал продолжение сотрудничества с державами оси, в особенности с Германией»[10].
Пикантность ситуации заключалась в том, что благодаря советскому агенту в гестапо В. Леману советское руководство знало об этих переговорах, как и о том, что взбешенный путчем Гитлер неизбежно нападет на Югославию[11]. В СССР знали и об отчаянном положении югославской армии в случае нападения немцев. Согласно воспоминаниям В. Милетича, сотрудника югославской дипмиссии, присутствовавшего при подписании советско-югославского договора в Кремле в ночь с 5 на 6 апреля, сразу же после подписания договора Сталин обратился к одному из членов миссии с вопросом. Он спросил, «сколько бы продлилось сопротивление югославской армии, если бы на Югославию напали. Тот ответил: около трех месяцев. В ответ Сталин обратился уже к югославскому военному атташе, который, видимо, был намного лучше оповещен о событиях и сократил этот срок до одного месяца. Сталин покрутил головой с недоверием и сказал: две-три недели»[12]. Этот договор подписывался не ради Югославии, а ради той сложной дипломатической игры, которую вела Москва весной 1941 г. После нападения Германии на «нового союзника» СССР на Балканах последние сомнения в том, что Германия не считается с интересами СССР, а значит, готова и к нападению на СССР, были развеяны.
Саму же Югославию уже ничто не могло спасти от железного натиска военной машины Рейха и его союзников — Италии, Болгарии и Венгрии. После начала войны критическую массу межэтнических и межконфессиональных конфликтов[13], всех неразешимых противоречий искусственного государства[14] не смогли бы решить ни скорострельные пушки, ни бронемашины, которые югославские представители выпрашивали в СССР. Югославская армия капитулировала, когда большая часть боевой техники и складов с оружием так и не были использованы. «При некоторых отдельных примерах храбрости и выражения инициативы армия была охвачена пораженческими настроениями, действиями пятой колонны, была не приучена к боевым действиям с использованием современных военных средств и смогла оказать лишь спорадическое и кратковременное сопротивление»[15]. Уже на пятый день войны немецкие войска вошли в Загреб (10 апреля), толпы хорватов приветствовали немецкую бронетехнику восторженными криками и осыпали солдат вермахта цветами.
