Он был протестантом, а со времен царствования Генриха IV протестантам не разрешалось занимать государственные должности. Из правила было сделано исключение, и это свидетельствует о том впечатлении, которое Неккер произвел на короля. Людовик, став королем, предпринимал огромные усилия, чтобы разобраться в государственных делах. Поэтому он был совершенно уверен, что стране нужен Неккер.
Неккер был человеком крупного телосложения, у него были густые брови, высокий лоб и длинная прядь волос на лысой голове, желтый цвет лица и плотно сжатые губы, словно он подсчитывал стоимость каждой вещи. Он выглядел несуразным в костюме из прекрасного бархата. Я сказала Розе Бертен, что он лучше бы выглядел в костюме швейцарского буржуа, и посоветовала ей сшить ему такой костюм.
— Мадам, — ответила она, — мне приходится отбирать клиентов с величайшей осторожностью. Поскольку я обслуживаю королеву Франции, это мой долг.
Неккер, изыскивая пути сокращения расходов, обратил внимание на королевский двор. У нас было слишком много слуг. Окружение только маленькой королевы состояло из восьмидесяти человек. Никто из нас не мог сделать и шага, если его не сопровождал эскорт слуг. В первый день решительных действий Неккера потеряли работу четыреста шесть человек, за ними последовали еще другие. Однако такое решение казалось не самым лучшим, поскольку уволенные стали безработными.
Неккер и его жена очень ревностно относились к состоянию больниц, а король был всегда готов оказать содействие в таком добром деле. Условия в парижской больнице Отель-Дюе были действительно ужасными. Муж инкогнито посетил больницу и побывал в палатах. Он вернулся в слезах. Однако Франции нужны были не слезы, а действия. Король знал это и запланировал снести старое больничное здание, а взамен построить четыре новых. Но где взять деньги? Он вынужден был отказаться от такого грандиозного проекта и удовлетвориться расширением старого здания еще на триста коек.
А пока все это происходило, мои счета за хутор продолжали расти.
Почему я не могла понять своей глупости? Почему все проявляли снисходительность ко мне? И было ли это во благо? Не означало ли это, что мне помогали скатываться к роковой черте? До рождения дочери муж потакал моим прихотям потому, что чувствовал вину за то затруднительное положение, в которое он меня поставил, а позднее он не мог отблагодарить меня за то, что я доказала всему миру его способность стать отцом.
Но почему я должна винить других? Меня предупреждали, но я не прислушивалась. Я плакала, когда слышала об условиях в больнице. После рождения маленькой королевы я задалась вопросом, могу ли я основать родильный дом. И я осуществила это. И успокоилась. Я отогнала мысли о таких неприятных вещах, как смерть пожираемых паразитами людей на полу в Отель-Дюе, через которых перескакивают крысы и за которыми никто не ухаживает, оставляя без пищи.
Неккер постоянно пытался осуществить реформы — его заботили больницы, тюрьмы, бедные. Он ввел новый закон о займах, а не о налогах, и народ приветствовал его радостными криками, но положение людей не облегчилось.
Неккер никогда не критиковал меня. Теперь я знаю, почему: хотя Неккер хотел принести пользу Франции, больше всего он хотел добиться власти. Без поддержки короля это было невозможно, поэтому Неккер продолжал угождать королеве.
Недостаток денег, по-видимому, затрагивал всех. Произошел большой скандал, когда принц Гемене оказался банкротом. Это привело к разорению нескольких торговцев, которые долгое время были его поставщиками. Огромная свита его слуг пришла в отчаяние. Естественно, его жена не могла оставаться гувернанткой наследников престола Франции. На ее место я выбрала мою дорогую Габриеллу. Она не спешила принять предложение. Она была ленивой и больше всего любила валяться на лужайках в Трианоне со мной или с несколькими нашими самыми близкими друзьями. Она заявила, что не подходит для этой должности — ведь дофину нужна няня, которая постоянно наблюдала бы за ним.
— Но за ним буду наблюдать и я, его отец, и многие другие. Мы будем вместе больше, чем когда-либо. Ты должна согласиться, Гарбиелла, — убеждала я.
И все же она раздумывала. Однако, когда ее любовник Водрей узнал об этом, он настоял, чтобы она заняла эту должность.
Дружба с Габриеллой была одной из главных причин недовольства мною. Как это странно! В действительности все было так прекрасно — нежная дружба, желание двух людей, у которых много общего, быть вместе. Что в этом плохого? Однако это истолковывали не правильно. Я уж не говорю о злонамеренных искажениях причин нашей дружбы. Я не обращала на это внимание, ведь клевета была такой нелепой. Однако члены рода Габриеллы были честолюбивыми, и я убедила Людовика сделать мужа Габриеллы герцогом. Это означало, что она получает «право на табурет», то есть теперь ее семья выделяла одного из своих членов, чтобы занять пост при дворе. Теперь этой семье постоянно выплачивались огромные суммы из непрерывно сокращающихся запасов казны.
Опять деньги!
В один из восхитительных июньских дней, находясь в своей позолоченной комнате, я играла на клавесине, но мои мысли были далеки от музыки. Я размышляла над тем, что становлюсь старше. Мне уже около двадцати восьми! Моей маленькой дочери исполнится пять лет в декабре, а маленькому дофину — два года в октябре.
Да, вздохнула я про себя, я уже не молодая, и мной овладела печаль. Я не могла представить себя старой. Что я буду делать, когда не смогу танцевать, играть и выступать на сцене? Организовывать браки своих детей? Отдать мою прелестную девочку какому-то монарху из далекой страны? Я содрогнулась. Не приведи. Господи, быть старой, молила я.
В дверь тихо постучали. Вошел швейцар и сказал, что ко мне посетитель.
Увидев его в дверях, я вздрогнула. Он значительно постарел, но от этого не стал менее привлекательным; Он выглядит еще более утонченным, подумалось мне. Ко мне приближался граф Аксель де Ферзен. Я встала и протянула руку, он ее поцеловал.
Внезапно я почувствовала, что жизнь снова возвращается ко мне. Все мрачные мысли о приближающейся старости исчезли.
Он вернулся!
Какие прекрасные дни! Он постоянно приходил ко мне, и, хотя мы никогда не оставались одни, мы могли разговаривать, да нам и не нужны были слова, чтобы передать наши чувства.
Когда он рассказывал мне об Америке, то очень воодушевлялся. Он получил «Крест Цинциннатуса» за храбрость, но не носил его. Это было запрещено Его величеством королем Швеции Густавом, однако он произвел Акселя в полковники.
— Теперь. — сказала я, — вы на определенное время останетесь во Франции.
— Для этого должен быть какой-то предлог.
— А у вас нет его?
— В сердце я нахожу для этого основание, но не могу об этом сказать открыто. Здесь должны быть две причины…
Все стало понятно. Его семья настаивает, чтобы он вернулся в Швецию и жил там. Он должен жениться… Должен позаботиться о своем будущем…
Он рассказал мне о своих трудностях, и мы обменялись улыбками по поводу его безвыходного положения. Никогда с самого начала мы не верили, что можем стать настоящими любовниками. Как мы могли? Я очень отличалась от той женщины, которая изображалась в памфлетах. Я была разборчивой. Спальня нисколько не манила меня. Я верила в любовь — любовь, представляющую собой услужение, преданность, бескорыстие… Идеалистическую любовь. Мне казалось, что Аксель все это давал мне. В своей форме шведской армии он выглядел великолепно по сравнению со всеми другими мужчинами. Я не ждала скоротечных ощущений, удовлетворения преходящего желания. Я хотела бы быть простой знатной женщиной, выйти за него замуж и жить идеальной жизнью в небольшом домике в сельской местности наподобие моего хутора, где коровы чистые, а масло сбивается в севрских тазах, где овцы украшены серебряными колокольчиками и лентами. Я не хотела, чтобы что-то грязное появилось в моем раю.
