В тяжелые минуты, подобные нынешней, Абдул всякий раз приходил к выводу, что его мать Зеруниза права в большинстве своих суждений. С детьми она была нежной и веселой. Единственным серьезным недостатком, по мнению ее старшего сына Абдула, была ее любовь к грубым и вычурным ругательствам, к которым она часто прибегала во время споров и перепалок. Вообще-то в мусорном бизнесе принято вести торг, не особо стесняясь в выражениях. Но Абдулу казалось, что мать уж слишком смакует проклятия, переходя границы общепризнанных норм.
– Жалкий прощелыга с усохшими мозгами! – насмешливо кричала она в притворном раже, – ты думаешь, мои дети будут голодать, если ты не принесешь своих жалких банок? Нет, мне просто следовало бы снять с тебя штаны и порезать на колбасу то немногое, что ты в них прячешь!»
И это вырывалось из уст женщины, выросшей в далекой деревне, в строгости и благочестии, где девушки ходят с ног до головы укутанные черными накидками.
Абдул считал себя «на девяносто процентов старорежимным и консервативным» и не стеснялся упрекать мать:
– Что бы сказал твой отец, если бы услышал, как ты ругаешься на улице?
– Он бы, конечно, был вне себя, – ответила как-то раз Зеруниза. – Но ведь он выдал меня за больного, неспособного обеспечить семью человека. Просто поспешил сплавить дочь из дому. Если бы я всю жизнь сидела тихо, как моя мать, не высовываясь из дому, мы все бы пошли по миру.
О недостатках отца, Карама Хусейна, Абдул не решался говорить вслух. С одной стороны, он, вроде, слишком хворый, чтобы сортировать мусор, но с другой, достаточно здоровый, чтобы без конца «подкатывать» к жене. Он вырос среди ваххабитов, выступающих против контроля над рождаемостью. Зеруниза рожала десять раз, и девять из детей выжили.
Каждый раз во время беременности женщина утешалась тем, что производит на свет «рабочую силу», которая будет кормить ее в старости. Но Абдулу-то нужно было тянуть на себе всю эту компанию уже сейчас! Поэтому он нервничал, совершал ошибки, платил втридорога за никому не нужные отходы.
– Не спеши, – мягко советовал ему отец. – Не доверяй одним лишь весам. Принюхивайся, прислушивайся, проверяй на вкус то, что тебе приносят. Поскреби кусок металлолома ногтем, постучи по нему – звук подскажет, из какого материала сделан тот или иной обломок на самом деле. Пожуй кусочек пластика, чтобы понять его качество. Если это жесткая пластмасса, разломи и понюхай. Свежий запах говорит о том, что полиуретан высокого качества.
Абдул освоил эту науку. Через год кропотливой работы семье уже вполне хватало на пропитание. Еще через год – соорудили некое подобие дома. Фанеру заменили на листы алюминия, попавшиеся среди приобретаемого лома, а чуть позже даже возвели стену из бракованных кирпичей. Благодаря этому жилище Абдула стало чуть ли не самым крепким и роскошным среди других трущоб. С возведением «капитальной» перегородки он испытал целую бурю различных чувств. Во-первых, гордость. Во-вторых, страх: боялся, что кирпичи окажутся настолько плохого качества, что стена быстро развалится. И в третьих – облегчение. Наконец можно расслабиться и пощадить свой слух и нервы: от Одноногой, принимавшей у себя любовников, пока ее муж сортировал где-то горы мусора, семью Абдула теперь отделяла восьмисантиметровая преграда.
В последние месяцы он почти не видел и не слышал ее. Она заявляла о себе, только когда ковыляла мимо него на металлических костылях, направляясь на рынок или в общественную уборную. Костыли, видимо, были коротковаты, потому что она ходила, отвесив заднюю часть и забавно покачивая ею. Окружающих это всегда потешало. Еще больший восторг вызывала у всех ее яркая помада. «Неужели она так красится только чтобы пройтись до туалета?» – недоумевали соседи. Иногда она красила губы в ярко-оранжевый цвет, а временами в пурпурно-красный. Шутили, что она залезла на дерево джамбулана[3] рядом с отелем «Лила» и сожрала все плоды с него.
Одноногую звали Сита. У нее была прекрасная кожа. И хотя это качество женщин обычно высоко ценится, в данном случае перевесило врожденное уродство – одна нога у нее была сильно короче другой. В результате на рынке невест девушка не представляла практически никакой ценности. Ее родители-индуисты поспешили выдать дочь за первого и единственного жениха, который к ней посватался. Это был старый, некрасивый, бедный работяга-мусульманин. Мать Ситы как-то сказала о нем, скорчив недовольную гримасу: «Он полуглухой, но кто же еще на ней женится?» Муж переименовал ее в Фатиму, и от этого по определению несчастливого брака родились три худеньких девочки. Самая слабая и больная из них утонула дома в ведре. Фатима не очень переживала по этому поводу, в связи с чем в квартале ходили нехорошие слухи. Через несколько дней после несчастья Фатима снова появилась на людях. Так же, как и раньше, она виляла бедрами и так же бесстыдно рассматривала мужчин, гордо подняв свое веснушчатое лицо и устремив на них наглый взгляд.
Вообще не только она, но и все обитатели Аннавади в последнее время все время жаждали большего, чем предначертано им судьбой. Индия стремительно развивалась и расцветала, и одновременно уходили в прошлое старые представления, будто нужно принимать жизнь такой, какой тебе ее послали боги или какая предначертана твоей принадлежностью к той или иной касте. Теперь все верили в новые возможности и желали новых свершений. О лучшей доле жители трущоб говорили так, будто счастье вот-вот наступит, постучится в двери, как родственник, который обещал явиться в ближайшее воскресенье. Люди были уверены, что завтра уж точно будет лучше, чем вчера.
Брат Абдула Мирчи не собирался сортировать мусор. Он представлял себя в накрахмаленной униформе, в роли служащего роскошной гостиницы. Говорили, что некоторые официанты целыми днями только тем и занимаются, что втыкают шпажки в кусочки сыра или следят за тем, чтобы ножи и вилки на столах лежали ровно. Мирчи мечтал о такой чистой работе.
– Погодите, я вам еще покажу! У меня будет ванная размером с наш дом, – похвастал он как-то раз в разговоре с матерью.
Мечтой тщедушного уборщика туалетов по имени Раджа Камбл, жившего на соседней улочке, было накопить денег, чтобы сделать операцию на сердце. Тогда он мог бы продолжать добывать пропитание для семьи и дожить до совершеннолетия своих детей. Пятнадцатилетняя Мина, чей дом находился за углом, грезила о свободе и приключениях, таких, как показывают в телевизионных сериалах. О вынужденном замужестве по сговору родителей и унылом существовании в качестве бессловесной рабы мужа и домашнего хозяйства ей думать не хотелось. Сунил, двенадцатилетний недоросток-мусорщик, спал и видел, что он будет есть досыта и сможет быстрее расти. А вот Айшу, бой-бабу, жившую рядом с общественной уборной, одолевали амбиции. Она жаждала стать старостой, неофициальной правительницей Аннавади, а потом, используя связи и неискоренимую коррупцию, поднять свою семью до уровня среднего класса. Ее юная дочь Манджу преследовала более благородную цель: она хотела первой среди обитателей своего района получить высшее образование.
