Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
В кронштадском военно-морском опытовом бассейне провели эксперименты над двумя моделями. К всеобщему удивлению, форма Юркевича показала свою бо́льшую эффективность. Она смогла бы поддерживать требуемую скорость в 26 уз с мощностью силовой установки всего в 65 000 л.с. Традиционной адмиралтейской форме требовалось на 10 000 л.с. больше.
Адмиралтейство отказалось принять результаты. Оно потребовало, чтобы модели были проверены повторно в большем и более сложном опытовом бассейне города Бремерхафен. Немецкие испытания не только полностью повторили петербургские и снова подтвердили преимущества формы Юркевича, но и вызвали нескрываемое удивление у немецких инженеров, только что отстроивших крейсера «Мольтке» и «Фон дер Танн», которыми немало гордились.
Между тем, хотя преимущества новаторского подхода молодого корабельщика были неопровержимо доказаны, командование решило разделить заказ между обоими заводами. 12 октября 1912 г. заказанные Балтийскому заводу корабли получили наименования «Измаил» и «Кинбурн» (с формами корпуса В. И. Юркевича), Адмиралтейскому – «Бородино» и «Наварин», а вся серия – типа «Измаил».
В соответствии с объявленной новой классификацией корабли типа «Измаил» зачислили в класс линейных крейсеров, которые так и остались единственными представителями этого класса в истории отечественного флота (в начале 1914 г. Юркевич внёс предложения по улучшению формы корпуса линкора «Император Николай I», но они не были приняты).
Все четыре судна были спущены на воду в 1915 и в 1916 гг. Однако из-за противодействия Государственной Думы, которая старалась урезать кредиты из-за мировой войны, корабли так и не достроили.
В годы Гражданской войны корпуса линейных крейсеров оставались у стенок заводов, а 19 июля 1922 г. «Измаил», «Бородино», «Кинбурн» и «Наварин» исключили из списков флота и в мае следующего года были проданы на лом. 21 августа корабли приобрела «в целом виде» германская фирма «Альфред Кубац» («Измаил» долгое время планировали переоборудовать в авианосец, поэтому трест «Металлолом» разобрал его позже – в 1931–1932 гг.).
В связи с этим академик А. Н. Крылов в своих воспоминаниях привел любопытный случай. Когда слом первого из крейсеров был доведен до середины, так что получился косой срез, обнаживший все внутренние связи корабля, директор завода дал срочную телеграмму в Берлинское адмиралтейство: «Есть нечто совершенно особенное». По этой телеграмме в Бремен, где проходила разборка, прибыл весь технический комитет флота, по приказу которого от всех связей были взяты планки, испытаны их механические свойства, сделаны химические анализы и фотографии всех конструкций. Так высоко немецкие специалисты оценили достижения русских кораблестроителей в области строительной механики корабля.
Много лет спустя Юркевич, будучи уже признанным во всем мире кораблестроителем, отмечал, что эти корабли «по смелости своих новых решений, размерам и скорости составляли совершенно новую эру в кораблестроении не только для России, но и опережали на голову все иностранные проекты того времени…»
В разгар империалистической войны в ноябре 1915 г. приказом начальника Балтийского завода Юркевича перевели в Отдел подводного плавания и назначили строителем подводных лодок серии «Барс» на заводе «Ноблесснер» в Ревеле, где строились лодки по проектам его учителя И. Г. Бубнова. Здесь же в 1916 г. им был разработан проект подводного минного заградителя. В марте 1918 г. Юркевича перевели в г. Николаев на должность помощника заведующего Николаевским отделением Балтийского завода, где в обстановке полной политической сумятицы он руководил работами по сборке и испытанию подводных лодок типа АГ («Американская Голланда»), ранее закупленных Балтийским заводом.
Помимо решения задач по проектированию судов, В. И. Юркевич занимался общественно-просветительской деятельностью. В 1915 г. он стал одним из соучредителей Союза морских инженеров, задачей которого являлось «содействовать развитию морского и речного инженерного дела в России», а с 1917 г. – секретарем этого общества.
В. И. Юркевича не раз жаловали высокими государственными наградами за большой вклад в становление военного кораблестроения после упадка конца XIX века. В 1913-м ему был пожалован орден Св. Станислава III степени. Через год приказом по Морскому ведомству Юркевич был произведен в штабс-капитаны, а 6 декабря 1915 г. он высочайше награждается орденом Св. Анны III степени.
Прекрасная теоретическая подготовка и богатый опыт проектирования надводных и подводных кораблей открывали перед молодым талантливым кораблестроителем блестящие профессиональные перспективы в России. Однако после начала Гражданской войны ему стало ясно, что этим планам не суждено осуществиться.
6 февраля 1920 г. Владимир Юркевич выехал из Одессы в Константинополь, даже не предполагая, что подкидает Россию навсегда. Документы его личного архива говорят, что этот поступок был вызван главным образом настойчивостью его первой жены, Надежды Евгеньевны Бекман, дочери известного русского электротехника Е. П. Тверитинова, с которой он расстанется в 1931 г. в Париже.
Еще в 1906 г., собираясь в практическое плавание на пароходе Доброфлота, студент Юркевич радостно писал в своем дневнике: «Да, не шутка! Ведь я собираюсь ни больше, ни меньше, как в самую Африку, в Египет, в Александрию, а по дороге, “между прочим”, увижу Константинополь…» И вот 13 лет спустя Юркевич снова появляется в столице Турции, но теперь за его спиной нет больше Родины.
Теперь, подобно героям булгаковского «Бега», блестящий выпускник Петербургского политехнического института вынужден был работать на захолустной частной верфи «Ассаф-Бей», а потом вместе с несколькими другими иммигрантами организует артель по ремонту и продаже старых автомобилей.
Что испытывали они, русские люди, вдруг покинувшие свою Родину? В книге американского историка М. Раева «Россия за рубежом» русские иммигранты первой волны сравнивались с наспех вырванными растениями, корни которых остались в родной почве. Подавляющему большинству из них, включая и тех, кому удалось найти себя в чужой стране, пришлось столкнуться с лишениями и моральными страданиями.
Иммиграция здесь делилась на квалифицированную и неквалифицированную, раскалывалась на группы, партии, на течения различной направленности; у одних с годами созревало патриотическое отношение к Советской России, другие оставались непримиримыми к ней. По великолепному законодательству свободной и демократической Европы, русские бесподданные эмигранты не имели почти никакой возможности переезжать в любую другую страну: пускали только людей с деньгами. У большинства денег не было.
А прекрасная Франция своих вчерашних союзников, защитников, отчасти и спасителей (наша восточно-прусская операция, спасшая Париж в 1914 г.), постепенно лишала права на работу. Ехать некуда и работать нельзя. Русские инженеры, архитекторы, врачи работали нелегально, нарушая закон, в качестве белых рабов у французских инженеров, архитекторов, врачей. Создавали для них состояния, а сами получали гроши. Но нужно было жить дальше.
Спустя два года жизни в Константинополе бывшему военному кораблестроителю удаётся получить французскую визу, что было далеко не просто. И здесь он прошел через все унижения, обычные для апатрида – человека без гражданства, с большим трудом получив работу токаря на парижском заводе фирмы «Рено», где в 1920-х работало у станков немало «бывших» русских – инженеров, офицеров, литераторов. Все, кто знали его, думали, что он навсегда позабыл о проектировании судов.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
