В то время как царские следопыты сбились с ног в поисках царевича, он под чужой фамилией прибыл в Вену глубокой ночью, добился аудиенции у вице-канцлера графа Шенборна и, страшно волнуясь, с ужасом озираясь по сторонам, произнес: «Я пришел сюда просить императора, моего шурина, о покровительстве, о спасении самой жизни моей. Меня хотят погубить; меня и бедных детей моих хотят лишить престола».
В Вене не рискнули публично предоставить царевичу убежище и упрятали его сначала в местечко Вейербург, неподалеку от Вены, а три недели спустя перевезли его в Тироль, где он должен был жить под видом государственного преступника в крепости Эренберг.
Однако надолго сохранить в тайне местопребывание царевича не удалось. Оно стало известно царю благодаря усилиям резидента Авраама Веселовского. В помощь Веселовскому царь направил в Вену гвардии капитана Александра Ивановича Румянцева с тремя офицерами и поручением схватить царевича и доставить в Мекленбург. Однако выполнить подобное поручение было невозможно — крепость Эренберг сильно охранялась, и Румянцеву ничего не оставалось, как организовать со своими людьми внешнее наблюдение за местом пребывания царевича. Им удалось проследить за очередным перемещением царевича Алексея: из замка Эренберг его в закрытой карете перевезли в Неаполь; Румянцев и его люди неотступно следовали за ним.
В это время в Вене появился опытный дипломат Петр Андреевич Толстой с посланием царя к императору Карлу. Прибытие Толстого в Вену было подобно грому среди ясного неба — император и его министры были абсолютно уверены, что им удалось упрятать царевича так основательно, что его никто не сможет обнаружить. В послании царь без обиняков выразил «любезному другу и брату» свое удивление по поводу того, что его сына укрывали в Эренберге, а теперь отправляют в Неаполь.
Руководство операцией по возвращению беглеца в Россию царь поручил Толстому. Сразу можно сказать, что лучшего исполнителя повеления царя трудно было сыскать, ибо Толстой являлся искусным дипломатом и прекрасно владел диаметрально противоположными приемами ведения переговоров: он сочетал ласку и лесть с жесткостью и даже жестокостью, не останавливаясь перед тем, чтобы лишить жизни человека, если в том возникала необходимость. (Будучи послом в Турции, Толстой собственноручно отравил одного подьячего из состава посольства, принявшего ислам, опасаясь, что тот может раскрыть туркам шпионскую сеть, умело организованную им в столице Османской империи.) Кроме того, Петр Андреевич обладал еще двумя очень важными в данном случае преимуществами: он хорошо знал итальянский язык и уже бывал в Неаполе, где скрывался царевич. Толстой не ограничился аудиенцией у императора. Он вступил в переговоры с его тещей герцогиней Вольфенбюттельской, бывшей одновременно матерью покойной супруги царевича Алексея Шарлотты Христины Софьи. Хотя теща царевича поначалу заявила, что ей неведомо место его пребывания, но затем под напором фактов вынуждена была дать обещание всячески содействовать возвращению беглеца. Пришлось идти на уступки и императору. Австрийское правительство признало факт предоставления убежища царевичу Алексею. Толстому разрешено было встретиться с ним. Правда, ему было заявлено, что если царевич откажется вернуться в Россию, то насильно, вопреки его воле, выдавать его не будут. Но все же это был несомненный успех Толстого. Открывались пути непосредственного воздействия на царевича.
Прежде всего Толстой добился права на свидания с царевичем у неаполитанских властей. Более того, император отправил в Неаполь курьера с повелением вице-королю графу Дауну оказывать всяческую помощь Толстому.
Первое свидание Толстого и Румянцева с царевичем состоялось 26 сентября 1717 года. Для царевича встреча с доверенными людьми отца оказалась полной неожиданностью. Алексей полагал, что терпит режим арестанта только ради того, чтобы скрыть место своего пребывания, а на поверку оказалось, что никакой тайны нет и отцу хорошо известно, где именно он укрывается. При виде Толстого и Румянцева царевич онемел от страха. В особенности его приводило в трепет присутствие гвардейского капитана, который, как полагал он, прибыл с целью лишить его жизни.
Молчанов Григорий Викторович.
Шарлотта Христина София
Толстой вручил царевичу два письма: одно от тещи-герцогини, другое от отца, написанное в Спа 10 июля 1717 года. Оно столь выразительно и эмоционально, что заслуживает того, чтобы воспроизвести его полностью:
«Мой сын! Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воли моей делал, и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему, но наконец, обольстя меня и заклинаясь Богом при прощании со мною, потом что учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что не слыхано не токмо междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданных, чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил!
Того ради посылаю тебе ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе господин Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от Бога властию, проклинаю тебя вечно, а яко государь твой, за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить, в чем Бог мне поможет в моей истине. К тому помяни, что я все не насильством тебе делал, а когда б захотел, то почто на твою волю полагаться? Что хотел, то б сделал»[7].
Мы не знаем, сколь продолжительным было свидание и какие монологи произносил Толстой. Бесспорно одно: Петр Андреевич, руководствуясь инструкцией, пытался воздействовать на Алексея Петровича и ласками, и угрозой, и, наконец, уговорами. Все старания, однако, оказались бесплодными. Царевич испуганно молчал.
Следующая встреча состоялась через два дня, 28 сентября. Ее результаты тоже были неутешительными. И все же состояние шока у царевича миновало, и он заговорил. Обдумав содержание письма отца и обещания Толстого, на которые тот, естественно, не скупился, Алексей наотрез отказался вернуться в Россию: «Возвратиться к отцу опасно и пред разгневанное лицо явиться не безстрашно; а почему не смею возвратиться, о том письменно донесу протектору моему, его цесарскому величеству».
После того как ласки не подействовали, Толстой перешел к языку угроз. Он заявил, что царь не удовлетворится до тех пор, пока не получит его живым или мертвым. Чтобы вернуть блудного сына в лоно семьи, отец не остановится и перед военными действиями. О себе Петр Андреевич сказал, что не уедет из Неаполя и будет следовать за царевичем повсюду, куда бы тот ни отправился, до тех пор пока не доставит его отцу. Последняя угроза, похоже, произвела на царевича неотразимое впечатление. Он позвал Дауна в другую комнату, чтобы спросить, может ли он, царевич, положиться на покровительство императора, ибо не желает возвращаться к отцу. Получив положительный ответ, царевич воспрял духом и заявил собеседникам, что ему надобно время для размышления. 1 октября 1717 года Толстой и Румянцев отправили письмо царю с отчетом о результатах свиданий: «Сколько, государь, можем видеть из слов его, многими разговорами он только время продолжает, а ехать в отечество не хочет, и не думаем, чтобы без крайнего принуждения на то согласился».
