Я обняла ее. Джейн вела себя так мужественно, весь день принимая соболезнования, и вот теперь, оказавшись наедине с собой, не выдержала и дала волю слезам.
Я обнимала Джейн до тех пор, пока ее рыдания не стихли, и когда наконец она позволила уложить себя в постель, как ребенка, мне пришлось пообещать, что я проведу лето в Уэст-Уиндоуз вместо того, чтобы возвращаться в колледж.
Именно в то лето я по-настоящему узнала свою сводную сестру. Я ни разу не была в доме, подобном Уэст-Уиндоуз. Огромная усадьба, до потолка набитая антиквариатом, с которым обращались так небрежно, словно это были дешевые безделушки. Роскошный сад и множество людей, нанятых за ним ухаживать. И Джейн, пытавшаяся быть приветливой после постигшего нас удара. Ей очень хотелось сделать так, чтобы я являлась к ней по первому ее зову, но у нее плохо получалось.
В октябре Джейн вернулась в свой пансион в Хеджуэйс, а я — в колледж святой Анны. Я бы предпочла поселиться в общежитии, но Джейн и слышать об этом не хотела.
— Это все равно что добровольно сесть в тюрьму. Такие же удобства.
— Вообще-то в нашем общежитии довольно мило. У нас отдельные комнаты.
— Но гостиная и столовая, наверное, общие?
— Конечно. И общая ванная.
— Ужас какой-то!
— Иногда это кажется довольно забавным.
— Может быть, иногда. Но, милая моя, после нашей жизни в Уэст-Уиндоуз твое общежитие покажется тебе просто ужасным. Кроме того, моим родственникам не понравится, что ты прозябаешь в общежитии, а я живу в свое удовольствие в папиной квартире. Это будет мой последний семестр в пансионе, так что ты должна жить со мной.
Я согласилась. Гарри был у нас частым гостем, и если мне так и не удалось привыкнуть к их любовным сценам, то к его снисходительному тону я все-таки привыкла. Когда перед Пасхой я слегла с гриппом, он приносил мне книжки и юмористические журналы, словно я по-прежнему была тем самым смешным эльфом, которого он встретил два года назад на свадьбе Пола.
Думаю, Джейн я мешала. Но как только отпала надобность в услугах нанятой ею сиделки, она вся преобразилась и была само участие. Мне кажется, ей было меня жалко, так же как было бы жалко бездомного щенка.
— Мы вернемся в Уэст-Уиндоуз за моими вещами, а потом я отвезу тебя в коттедж.
— Где это?
— Конечно же в Уиткоме! Когда ты сможешь туда поехать?
— В любой день.
Однако на свой звонок в Уитком Джейн так и не получила ответа.
— Ты могла бы послать открытку, — предложила я.
— Зачем посылать открытку, чтобы сообщить, что приезжаешь домой? Надо просто ехать, и все. Так и сделаем. Завтра утром.
— Письмо дойдет в это же время.
— Верно, тогда едем сегодня.
— Сегодня?
— Прямо сейчас. Чем быстрее доберемся до побережья, тем скорее ты поправишься. Боже, у меня опять разболелась голова! Ты даже не представляешь себе, насколько это ужасно — всегда притворяться такой веселой и жизнерадостной, в то время как голова просто раскалывается.
— Джейн, я не знала. Почему бы тогда нам не подождать до завтра?
— Потому что голова может не пройти, вот почему. Если бы мне только заставить себя собрать вещи…
— Я помогу.
— Бренда, ты чудо!
Я уже поняла, что головная боль Джейн была всего лишь отговоркой, чтобы не собирать вещи.
Я упаковала два чемодана Джейн, дорожный несессер и коробку для шляп. На это ушло почти два часа, так как Джейн долго не могла решить, что взять с собой. Мне она отвела на сборы десять минут.
Джейн совершенно не умеет путешествовать. Нет, конечно, она может просто сидеть и смотреть, как около нее суетится стюардесса, или валяться на палубе и часами ничего не делать. Но только если рядом есть кто-то, готовый решить за нее любые, даже самые незначительные, проблемы с багажом, билетами и паспортами.
Я мысленно попросила святого Христофора помочь нам благополучно добраться, потому что уже знала, как Джейн водит свой «ферранти».
Возможно, святой Христофор услышал мою молитву, поскольку у меня вдруг появилась потрясающая мысль.
— Давай возьмем машину-универсал. Туда можно сложить все наши вещи, и я смогу сесть за руль. Вдруг у тебя опять заболит голова?
Джейн была просто не в состоянии отказаться от этого заманчивого предложения. Я не призналась ей, что не люблю скоростей, что чувствую себя увереннее за рулем более земной машины, иначе Джейн могла бы передумать. Мне бы хотелось оказаться за рулем старомодного туристского автомобиля, которые иногда еще встречаются на дорогах Брайтона. А лучше всего — в коляске, запряженной парой лошадей. Каждый раз, стоило мне остановиться передохнуть, голова у меня кружилась от пьянящего аромата сирени. В Лондоне сирень уже давно отцвела. Правда, там я ее почти не видела, разве что в витринах цветочных магазинов.
Я никогда прежде не ездила этим путем. Мне хотелось увидеть места, о которых в детстве рассказывала мне мать. Хотелось узнать и запомнить маленькие деревушки, затерянные в изгибах петляющих дорог. Я мечтала найти церкви, о которых она говорила, постоялые дворы, где они обедали с папой, ворота, у которых останавливались, чтобы она могла полюбоваться старинным домом, садом, крестьянином за работой или играющим ребенком.
Моя мать любила людей такими, какие они есть. Возможно, поэтому ее магазин процветал.
И хотя до десяти лет я прожила в Йоркшире, мне редко доводилось покидать Уэст-Райдинг. Выходные мы проводили на западном побережье, так что восточную часть графства я знала плохо. Теперь я нарочно тянула время. Из-за прихоти Джейн мы ужинали в тот вечер не на постоялом дворе, а в блистающем ослепительными огнями придорожном ресторане из пластика и хрома, до отказа забитом посетителями. И я не возражала. Потому что мы ехали в Уитком — самый прелестный загородный дом на свете, если верить моей матери.
Когда мы добрались до места, было уже поздно. Джейн забылась тревожным сном, и, не желая ее будить, я пыталась отыскать путь сама, пропустила поворот и удалилась от дома на несколько миль.
Узнав об этом, Джейн пришла в ярость. Позднее она оправдывала свое поведение тем, что в нашем полунищенском состоянии мы не могли позволить себе зря тратить бензин.
— Поверни у станции, потом под мост, — приказала она, и я почувствовала себя таксистом-новичком, который везет первого в своей жизни пассажира.
Мы ехали вниз по крутому склону, между рядами высоких домов, громоздившихся друг за другом каменным каскадом, серебряных в свете луны и черных в тени, мимо белых изгородей и вьющихся растений, странных и жутковатых, словно на гравюре импрессиониста.
— Там есть гараж? — поинтересовалась я. — Я не вынесу, если мне придется ехать на стоянку по этой кривой дорожке.
