– Я очень рада видеть тебя! Но при этом сожалею, родной мой, что ты вынужден оставаться дома в первый солнечный день за целую неделю, вместо того чтобы отправиться на охоту!
– Скука смертная, не так ли? – отозвался его светлость, наклоняясь, дабы поцеловать ее в щеку.
Герцогиня положила руку на плечо сына, и он на мгновение замер, вглядываясь в ее лицо. Очевидно, он остался вполне удовлетворен увиденным, поскольку перевел взгляд на воздушную плетеную сеточку, покрывавшую черные как вороново крыло волосы миледи, в которых уже серебрилась седина, и сказал:
– Очередная обновка, мама? Этот чепчик очень идет тебе!
В глазах герцогини заискрились смешинки.
– Признавайся, – сказала она, – это ведь Анна посоветовала тебе обратить внимание на мой новый головной убор!
– Вот уж нет! Или ты думаешь, что твоя горничная должна подсказывать мне, когда ты выглядишь особенно прелестно?
– Сильвестр, ты делаешь такие трогательные комплименты, что, боюсь, в тебе скрыт отчаянный дамский угодник!
– «Отчаянный» – это слишком сильно сказано, мама! Ты пишешь новую поэму?
– Всего лишь письмо. Дорогой мой, если ты уберешь мой стол и пододвинешь себе вон тот стул, мы сможем немного поболтать о прозе.
Выполнить просьбу матери ему помешало появление мисс Августы Пенистон, поспешно вошедшей в гостиную из соседней спальни и несколько сбивчиво и бессвязно принявшейся умолять его не утруждать себя, поскольку это, дескать, ее собственная прерогатива и забота. Она оттолкнула стол в угол комнаты, но, вместо того чтобы отойти в сторонку и не мешать, чего он всегда ожидал от нее, застыла на месте, глядя на него с дружелюбной улыбкой. Девушка имела нескладную, угловатую фигуру, добродушный нрав и ничем не примечательную внешность. Августа прислуживала герцогине в качестве компаньонки и была ее дальней родственницей. Доброжелательность девушки казалась неистощимой, но, к несчастью, особым умом она не блистала, отчего неизменно раздражала Сильвестра, задавая вопросы, не требующие ответа, или отпуская банальные замечания о вещах вполне очевидных. Впрочем, герцог не подавал виду, что она ему неприятна. Манеры его светлости оставались безукоризненными, но когда Августа вслух заметила, что он вот уже несколько дней не ездил на охоту, а потом вдруг вспомнила, что в сильный мороз никто не охотится, и со смешком признала собственную ошибку: «Как глупо, однако же, с моей стороны, сказать такое, не так ли?» – Сильвестр, не удержавшись, парировал, хотя и со своей обычной любезностью:
– Действительно, вы не находите?
В этот момент в разговор вмешалась герцогиня, настоятельно посоветовав кузине выйти и подышать свежим воздухом, пока солнце еще не зашло. Заявив, что она с удовольствием последует совету леди, если дорогой Сильвестр намерен немного посидеть со своей мамочкой, в чем она нисколько не сомневалась, и добавив, что Анна непременно прибежит на зов, стоит герцогине потянуть шнурок звонка, кузина наконец отступила к двери, которую Сильвестр уже держал распахнутой для нее. Но на пороге девушка сочла себя обязанной приостановиться, сказав, что оставляет его поболтать с мамочкой, и добавив:
– Я уверена, вы хотите немножко побыть с ней вдвоем, верно ведь?
– Так и есть, но я ума не приложу, как вы об этом догадались, кузина! – ответил он.
– О, – жизнерадостно заявила мисс Пенистон, – с моей стороны это было бы непростительно, особенно после стольких лет, что я вас знаю! Что ж, убегаю, но вам вовсе необязательно открывать передо мной дверь! То есть вы обращаетесь со мной как с посторонней! Я вечно напоминаю вам об этом, не правда ли? Однако вы все так же неизменно любезны и почтительны!
Он поклонился и захлопнул за ней дверь. А герцогиня заметила:
– Незаслуженный комплимент, Сильвестр. Дорогой мой, как ты мог сказать такое? Это было жестоко с твоей стороны.
– У меня больше нет сил сносить ее благоглупости! – нетерпеливо бросил в ответ его светлость. – Для чего ты держишь рядом с собой эту болтушку? Она же наверняка раздражает тебя до невозможности!
– Она не слишком умна, это верно, – признала герцогиня. – Но ты ведь знаешь, что я не могу просто взять и прогнать ее!
– Хочешь, это сделаю я?
Ее светлость была неприятно поражена, решив, будто сын поддался безрассудному минутному раздражению, но ограничилась тем, что сказала:
– Глупый мальчишка! Ты прекрасно знаешь, что не можешь этого сделать, так же, как и я!
Он, выразительно приподняв брови, заметил:
– Разумеется, могу, мама! И что же помешает мне в этом?
– Я не верю, что ты говоришь серьезно! – воскликнула герцогиня, все еще не оставляя надежды, что сын шутит.
– Совершенно серьезно, дорогая моя! Будь же со мной откровенна! Неужели ты не хочешь, чтобы она убралась отсюда подобру-поздорову?
Герцогиня ответила со скорбной улыбкой:
– Что ж, признаюсь – иногда мне этого очень хочется! Только не говори никому, хорошо? Я хотя бы стыжусь собственных чувств! – Заметив, что на его лице отразилось удивление, она продолжала уже вполне серьезным тоном: – Разумеется, тебя раздражает, да и меня тоже, когда Августа говорит глупости или когда у нее недостает такта уйти, если ты приходишь навестить меня, но я полагаю, мне очень повезло в том, что она у меня есть. Знаешь, быть привязанной к инвалиду не очень-то весело, однако кузина никогда не хандрит и не выходит из себя, а все мои просьбы выполняет беспрекословно и с такой охотой, что заставляет меня подозревать, будто ей нравится быть у меня на побегушках.
– Еще бы!
– Сильвестр!
– Моя дорогая мама, она не отходит от тебя ни на шаг с тех пор, как я себя помню, причем ее верность щедро вознаграждается! Ты ведь всегда платишь ей куда больше, чем платила бы незнакомой женщине, нанятой для того, чтобы составить тебе компанию, правда?
– Ты говоришь так, словно тебе жалко этих денег!
– Не больше, чем жалованья моего камердинера, если ты полагаешь, что она того достойна. Я хорошо плачу своим слугам, но не держу подле себя тех, кто этого не заслуживает.
Герцогиня с беспокойством принялась вглядываться в лицо сына, однако вновь ограничилась тем, что сказала:
– Это не одно и то же, но давай больше не будем говорить об этом! Можешь мне поверить, я была бы очень несчастлива, расставшись с Августой. Откровенно говоря, даже не знаю, что бы я делала без нее.
– Если это и впрямь так, мама, то я умолкаю. Или ты полагаешь, что я не готов заплатить тому, кого ты захочешь удержать подле себя, вдвое или даже втрое больше, нежели ты платишь Августе? – Герцогиня протянула к сыну руку, и он тут же подошел к ней. – Ты же знаешь, я никогда не сделаю того, что тебе не нравится! Прошу тебя, не огорчайся понапрасну, дорогая моя!
В ответ она легонько пожала ему руку, сказав:
