Свою жену Стефанию Цегинский привез из Варшавы, а дети их родились и выросли в Петербурге. Родители пытались воспитать сына и дочь в традициях польской культуры, но молодежь все равно совершенно обрусела и с тем же гонором, с каким старшие Цегинские утверждали: «Мы, поляки…», говорила про себя: «Мы, петербуржцы…», «Мы, жители столицы Империи…» Отец расстраивался, но детей любил безумно и все им прощал, даже забвение родных корней.
Цегинские жили, что называется, открытым домом. Званые обеды, вечеринки, любительские спектакли были у них не редкостью, всех знакомых принимали с дорогой душой. Раз уж в доме есть барышня на выданье, ей легче всего устроить свою судьбу, постоянно вращаясь в обществе, и общество это должно состоять не только из потенциальных женихов, чтобы дело не было шито белыми нитками. Хотя женихам отдавалось особое предпочтение, родители это тщательно скрывали — принимая у себя в доме всех (ведь у каждого могут оказаться приличные знакомые холостяки).
Дмитрий Колычев, приятель Юры, считался в доме Цегинских своим человеком (и особенно дорогим, в силу обстоятельств, гостем). Дворянин из хорошей семьи, пусть обедневшей, но еще не полностью разорившейся, и с видами на будущее — он уже унаследовал одно из родовых имений, правда, в весьма расстроенном состоянии, и имел (как приватно разузнали Цегинские-старшие) определенные перспективы в плане дальнейшего наследования. Но это было даже не главным — он учился на юридическом факультете, был на хорошем счету и в будущем (при некоторой заинтересованной помощи со стороны Казимира Сигизмундовича) мог бы сделать блестящую карьеру. Ну чем не жених для Зоси? Сам Казимир Цегинский начинал когда-то с меньшего…
Но в этот раз и родители, и сестра Юрия, Софья (домашние звали ее Зосей), были задеты — Дмитрий почти весь вечер не сводил глаз с Марты, их дальней родственницы, недавно приехавшей из Варшавы.
Колычев нашел варшавскую барышню очень хорошенькой, а главное — необычной, непохожей на петербургских красавиц. На девушке было платье из тонкого светло-серого шелка, по вороту отделанное старинным кружевом, из которого трогательно выглядывала нежная шейка, украшенная двумя нитками жемчуга. Цвет платья изысканно гармонировал с пепельными волосами и светлыми глазами Марты. Хрупкая девушка казалась перламутровой, как жемчужина из ее ожерелья. Дмитрий понимал, что нарушает приличия, но невольно все время искал глазами маленькую варшавянку.
Цегинские-старшие полагали, что худенькая бледная Марта должна сильно проигрывать на фоне их статной, яркой, бойкой Зосеньки, а вот поди ж ты! Стефания Леонардовна быстро осознала, что уже не так сильно хочет помогать одинокой варшавской сиротке и, пожалуй, не стоит приглашать Марту слишком часто…
Марта почувствовала какую-то перемену в настроении хозяев и решила уйти пораньше, не дожидаясь окончания игры в шарады, затеянной молодыми Цегинскими. Дмитрий вызвался ее проводить. «Юрек, ты тоже проводил бы свою кузину, Марте будет веселее. А потом вместе с Митей вернетесь», — ласково предложила Стефания Леонардовна. Юра нехотя поплелся в прихожую одеваться — он уже понял, что Дмитрий мечтал остаться с Мартой вдвоем, а Зося и мама собирались этого не допустить.
— Ну, как тебе внучка покойной пани Ядвиги? — спросила мужа Стефания Леонардовна после ухода Марты.
— Миленькая девочка, тихая такая, — рассеянно ответил Казимир Сигизмундович, размышлявший, как бы так отвлечь внимание супруги от графинчика с коньяком, чтобы позволить себе некоторые излишества.
— Что тихая, это верно. Бесцветный мышонок. Наша Зося рядом с ней просто королева… В Марте, согласись, есть что-то простонародное. Испорченную породу и хорошим воспитанием не поправишь, все равно папаша-купец просматривается.
— А мне ее внешность кажется довольно изысканной. Такое готическое личико с картин прерафаэлитов…
— Ах, Казик, ты вечно претендуешь на большую образованность и утонченность, но только я одна знаю, какой у тебя плохой вкус!
К Цегинским в этот вечер Дмитрий уже не вернулся. Он предпочел отправиться домой, в скромную квартирку на Гороховой, которую снимал на паях с товарищем. Пройдя во внутренний двор, Дмитрий взглянул на свои окна. Света в них не было, значит, Петр где-то гуляет. Дмитрий вздохнул с облегчением, ему хотелось побыть одному, а Петька непременно завел бы какой-нибудь бесконечный разговор.
Не зажигая света и не раздеваясь, Дмитрий прилег на диван и стал представлять себе лицо Марты. Светлое, нежное, юное личико. Такие лица бывают у ангелов на рождественских открытках. Мите казалось, что «херувимоподобный» тип женской красоты ему совсем не нравится, но почему-то весь вечер он с восторгом вглядывался в лицо хрупкой барышни из Варшавы и его сердце сладко ныло от нежности. Конечно, ему и в голову не пришло бы, что он влюбился. Дмитрий считал себя слишком взрослым и умным, чтобы верить в любовь с первого взгляда, но что-то в этой девушке его чрезвычайно заинтересовало. Как там говорил Юра? В ней есть что-то трогательное и беззащитное, ее легко обидеть… Был бы он злодеем, лучшей жертвы и не искал бы. У Дмитрия эта беззащитность вызывала совсем другие чувства — Марту хотелось защитить, хотелось уберечь от всего плохого, хотелось как ребенка прижать к себе и гладить по блестящим светлым волосам…
Стукнула дверь в прихожей, и тяжелые шаги косолапого Петьки Бурмина вывели Дмитрия из задумчивости. Петр вошел в комнату и возился в темноте с керосиновой лампой.
— Здорово, Петруша!
— Тьфу, напугал! Я думал, тебя дома нет. А что ты тут сидишь в темноте?
— Предаюсь грезам…
— Очень на тебя похоже. Неужели опять влюблен?
— Что значит — опять?
— То и значит… Только-только пришел в себя после этой, как ее, Юленьки или Вареньки, и уже опять мечты в потемках…
— Петька, замолчи ради Бога, все ты умеешь опошлить! Скажи лучше, у тебя есть деньги?
— Есть немного, а что? — Осторожный Петя уже понял, к чему клонит его сосед, но продолжал надеяться на лучшее.
— Как что? Давай в долг!
— Много?
— Ну, не много, не много — на корзиночку фиалок. Не разоришься! Да не пугайся так сильно, в конце недели мне заплатят в издательстве за перевод — сочтемся.
— Так я и знал… Корзиночка фиалок! Вареньки-Юленьки! Мечты в потемках!
— Ладно, не строй из себя строгую матушку!
— Чай пить будем? Или влюбленным не положено? Не хочу осквернять твои мечты суровой прозой, но сегодня твоя очередь ставить самовар. Я принес из трактира расстегайчики, пока были теплые — просто пальчики оближешь! Сейчас уже остыли, но вкус, должно быть, не потеряли. Хочешь к чаю?
— Нет, спасибо. Я у Цегинских ужинал.
— Так это когда было? Небось три часа назад? И ты до сих пор сыт? Нет, голубчик, ты явно влюблен и поэтому не в себе. Разве человек с холодной головой и трезвым рассудком откажется добровольно от такой прелести?
Петя смачно надкусил один пирожок.
