Пересекая Индийский океан, они миновали Аден и пошли по Красному морю, воды которого были так спокойны, что казались стоячим болотом. Со стороны Сахары дул сухой обжигающий ветер. Создавалось впечатление, что ты дышишь, засунув голову в зажженную духовку. Поэтому люди чувствовали себя раздраженными и усталыми, им не хотелось шевелиться, каждое движение представлялось проблемой.
На подходе к Суэцкому каналу на борт поднялся итальянский лоцман. Жара, казалось, не причиняла ему неудобств, во всяком случае, на его разговорчивость она никак не повлияла. Он беспрерывно болтал, в основном о грядущей войне. Послушать его — так итальянец ненавидел англичан всем сердцем, но это, скорее всего, было потому, что он говорил с немцами. Демонстрируя праведное негодование и возмущение, лоцман показал нам новое проволочное заграждение, установленное англичанами вдоль берегов. Затем он неожиданно начал напевать арию о безоблачном голубом небе над нашей головой. Мысль о войне, только что занимавшая его целиком, больше лоцмана явно не волновала.
— Пуччини, — сказал Бехер.
— Верди, — поправил капитан.
На берегу сновали люди в форме: маленькие худощавые фигурки и одна высокая, подтянутая. В зоне канала размещались индийские, британские и австралийские войска.
В полной темноте «Кандельфельс» миновал Порт-Саид. По темному небу шарили лучи прожекторов. «Мы слышали звуки орудийного огня, видели яркие серебристые вспышки». Это тренировались британские зенитчики.
Жара спала, дышать стало легче. «Кандельфельс» резво скользил по спокойной голубой глади. Эти воды хранили богатую историю кровавых битв, которые велись на протяжении многих веков за право господства на этом древнем море. Неподалеку от живописных берегов виднелись смэки[4]с ярко раскрашенными парусами. Картина дышала миром и покоем, создавалось впечатление, что здесь никогда не может случиться ничего плохого. Хотя на Средиземноморье внезапные страшные штормы являются отнюдь не редкими.
А потом был Гибралтар, охраняемый серыми громадами военных кораблей, идущих в сопровождении быстроходных эсминцев, которые легко рассекали воду, поднимая за собой мощную двойную волну. Это были типичные британские эсминцы с узкими трубами и треногими мачтами, приверженность к которым английских кораблестроителей совершенно необъяснима. Идентификационная маркировка была нанесена на серых бортах большими белыми буквами и была видна даже с очень большого расстояния. Люди на борту «Кандельфельса» молча наблюдали за необычным скоплением военных кораблей. Комментарии здесь были не нужны.
К тому моменту, как судно прошло через пролив, снова наступила ночь. Прожектора, освещавшие ночное небо, образовали причудливую серебристую паутину, которая, казалось, дрожала на ветру.
«Кандельфельс» благополучно прибыл в Антверпен. Старший помощник сделал последнюю запись в судовом журнале и с облегченным вздохом захлопнул его. Запись гласила:
«29 августа 1939 года. Прибыли в Антверпен. Рейс без происшествий. Средняя скорость».
Старпом повернулся к Ханефельду, который, нервно ероша свою густую шевелюру, пытался разобраться в кипе грузовых документов, и пробормотал:
— Ты только посмотри! Старое корыто в этом рейсе оказалось на целый день быстрее!
— Мы шли тем же курсом, — сказал Ханефельд. — Значит, лоханке еще рано отправляться в металлолом.
— Но это еще не все.
— Ты думаешь, из нее можно выжать больше?
— Я не думаю, я знаю.
В рубку заглянул матрос:
— Помощника срочно к капитану.
Капитан ожидал Ханефельда, стоя посреди каюты и держа в руке телеграмму. Он явно был взволнован, хотя говорил спокойно.
— Я так и думал. Нам предстоит немедленно выгрузиться и как можно быстрее идти в Гамбург. Отложите все другие дела. Соберите всех свободных от вахты людей и открывайте трюмы для выгрузки. Я позабочусь о подходе барж для перегрузки на Рейн.
— Хорошо, господин капитан.
Старик нервничает, подумал Ханефельд, отправившись выполнять приказ. Конечно, следует поторопиться, но слишком усердствовать ни к чему. Все равно быстрее не будет.
Ханефельд был родом из Бремена, и его не так легко было сбить с толку. Поздно вечером он сошел на берег. Здесь была Бельгия, а не Индия, земля дешевой и многочисленной рабочей силы. Но, несмотря на это, бельгийцы сновали повсюду, как деловитые муравьи. Какая-то тревога витала в воздухе, и все об этом знали. Так поздно ночью люди бегут на автобус — он ведь может оказаться последним.
Ханефельд нашел неплохой ресторанчик и истратил остаток иностранной валюты на изысканную роскошь: французское шампанское, икра, голландские устрицы. Меню, которое ему принесли, было размером с небольшую афишу, а карта вин была заключена в кожаный переплет, словно Библия. «Ешь, пей и веселись, — подумал он, — потому что завтра мы все умрем». К выбору блюд он подошел с основательностью человека, побывавшего во всех частях света. Суп, эскарго,[5]приготовленные в раковинах и поданные с маслом и приправами. А что пить? Для начала «Шато-Шалон». Официант принес вино. Ханефельд сделал глоток и вежливо отослал бутылку обратно.
— Это вино подается охлажденным, — объяснил он, — иначе теряется его специфический аромат.
Подошел метрдотель и извинился. За ним последовал сомелье и тоже извинился. Произошла досадная ошибка, крайне досадная ошибка. Когда Ханефельд снова взял в руки карту вин, сомелье мгновенно материализовался рядом с ним. Больше никаких оплошностей не будет. Ханефельд вышел из ресторана, провожаемый угодливыми поклонами персонала.
«Если бы они знали, — мысленно усмехнулся Ханефельд, — что я такой же наемный рабочий, как и они, а вовсе не американский миллионер. Но что делать, людей всегда встречают по одежке».
Он потратил всю свою наличность на роскошный ужин и совершенно не жалел об этом. Его не покидало чувство, что грядут большие неприятности и очень скоро ему станет не до ужина. С такими мыслями он и вернулся на судно.
— Вас уже несколько раз спрашивал капитан, — сказал старшина-рулевой, завидев помощника.
Выяснилось, что «Кандельфельс» получил приказ немедленно отплыть в Гамбург, не выгружая остаток груза из трюмов. Стоя на палубе под подозрительно чистым небом, усыпанным мириадами ярких звезд, «грузовой» помощник глубоко вдохнул ночной воздух. Он осмотрелся и даже принюхался. Похоже, надвигался туман. Интересно, неужели старик, обычно такой осторожный, все-таки выйдет в море?
К утру гавань покрыла пелена серого тумана, и в обычные звуки загруженного морского порта вплелись хриплые гудки сирен. В одиннадцать часов утра «Кандельфельс» был готов к отплытию. Осторожно, словно прокладывая себе путь на ощупь, судно медленно двинулось к выходу из порта. Спасательные шлюпки на шлюпбалках были подготовлены к спуску, а секретные документы в штурманской рубке были собраны вместе, чтобы их можно было быстро уничтожить. При необходимости «Кандельфельс» мог быть немедленно затоплен, а экипаж высажен на шлюпки. Но последние часы плавания до входа в безопасные немецкие воды прошли без происшествий. В какой-то момент из радиорубки выскочил крайне взволнованный старший радист. Капитан тут же направился к нему.
