— Не проломит, — заверил меня папа. — Не сорвётся. А если вдруг и убежит, её поймают и водворят на место.
— Но вы не можете этого гарантировать!
— Мы тебе когда-нибудь врали? — спросила мама.
— Ну… нет.
— Тогда придётся нам поверить, — сказал папа.
Я поглядела в окно машины. Либби обнимала Дженнифер.
— Обещаешь, что в доме ноги её не будет?
— Обещаю, — сказал папа. — Всё необходимое у неё есть во дворе.
— И вы не заставите меня к ней подходить?
— Нет, конечно, — сказала мама. — Можешь делать вид, что её вообще не существует, если тебе так спокойней.
— И не станете надо мной смеяться?
— А мы когда-нибудь над тобой смеялись? — спросил папа.
— Либби смеётся.
— Больше не будет, проконтролируем, — пообещала мама.
— Ну что, хочешь посмотреть свою спальню? — предложил папа.
— Ладно, ладно, — проворчала я, вылезая из машины.
На лужайке перед домом Либби продолжала ворковать с Дженнифер. При виде меня Дженнифер соскочила с её колен и как загавкает.
— Вот видите! — Я попятилась и чуть не разревелась. — Она меня уже ненавидит!
— Не глупи. — Папа взял меня за руку.
— Я не глуплю. Чего она так надрывается?
— Потому что тебя пока не знает. — Мама обняла меня за плечи.
— И не узнает. Я не шучу!
Мы зашли в дом. Внизу было симпатично, но мне не терпелось увидеть свою комнату. Мы с папой поднялись по лестнице, а мама с Либби остались на кухне.
Наверху папа пошёл по коридору направо.
— Две спальни с этой стороны, две с той. Раз ты хотела быть подальше от Либби, я подумал, что тебе приглянется эта комната. — И папа, улыбаясь, открыл дверь.
Я захожу. Первое, что вижу, — комод. На нём громоздятся модели самолётов, кораблей и машин. Стены увешаны флажками и вымпелами. На кровати даже покрывала нет, только уродливое серое одеяло с надписью «Лагерь Кенабек» по диагонали. Открываю дверцу шкафа. На полках — груды гантелей, мячей и прочей спортивной дребедени! А где же мой мягкий, пушистый жёлтый ковёр с большой розой посередине? Вообще никакого ковра — голый пол!
Папа сказал:
— Ну…
— Ужас! — Я выскочила из комнаты и бросилась дальше по коридору. Заглянула во все спальни. Всюду одно и то же!
— Все спальни мальчишечьи!
Папа ходил за мной по пятам.
— Ну конечно, мальчишечьи. У профессора Эграна три сына.
Услышав это, я так взбесилась, что пнула дверь шкафа — даже отметина осталась. Мама поднялась наверх, поглядела, что я наделала, и сказала, что не стоит так себя вести в чужом доме. Но мне было наплевать.
А вот Либби спокойно отреагировала на то, что будет жить в комнате мальчика. Даже обрадовалась! Это, мол, сблизит её с пятнадцатилетним профессорским сыном. Папа сказал, что в моей комнате живёт мальчик двенадцати лет. Но, раз уж она мне так не нравится, я могу спать в комнате трёхлетнего малыша, хотя она и поменьше.
— Нет уж, спасибо, я лучше в этой поживу, чем в детской.
Мама сказала, что, если мы быстро разберём вещи, можем покататься по городу. Я распаковала чемодан. Открыв ящик стола, обнаружила шесть тюбиков клея, двадцать семь баллончиков краски для моделей самолётов и записку. Она гласила:
ТОМУ, КТО ЖИВЁТ В ЭТОЙ КОМНАТЕ.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.
Я НЕНАВИЖУ ДЕВЧОНОК!
ТАК ЧТО ЕСЛИ ТЫ ДЕВЧОНКА — БЕРЕГИСЬ! А ЕСЛИ ХОТЬ ПАЛЬЦЕМ ТРОНЕШЬ КАКУЮ-НИБУДЬ МОДЕЛЬ — НАЙДУ НА КРАЮ ЗЕМЛИ!!!
Б. Э.
— Ха, ха, ха! — сказала я и порвала записку на клочки.
После ужина папа повёз нас посмотреть Тарритаун. Сплошные холмы. Заберёшься повыше — видно реку Гудзон. Она, конечно, и в Нью-Йорке видна. Когда я была помладше, залезала на лестницу в гимнастическом зале и смотрела на Гудзон из окна. Хоть эта река и грязная, но есть в ней что-то такое, от чего становится хорошо на душе.
Перед сном я выглянула в окно. Как думаете, что я увидела? Дженнифер! Дурацкая собачонка смотрела на меня, задрав голову, и тявкала. Я гавкнула в ответ. Надо было ехать в Диснейленд!
Глава 3
Я залезла в постель. В комнате тьма-тьмущая. И я не привыкла засыпать в одиночестве. Закрыла глаза — не спится. Вскочила и зажгла свет. Так-то лучше.
Скоро в доме всё стихло. Мама, папа и Либби спали, а я ворочалась. Потом легла на спину и смотрела в потолок. Пробовала думать о чём-нибудь хорошем, чтобы приснилось ночью.
Тут-то я и увидела паука — он бегал по потолку. Ненавижу пауков! Однажды Питер Хэтчер подсунул мне в парту паука, резинового. Я полезла за учебником английского, а там!.. Конечно, я сразу поняла, что паук ненастоящий, взяла его за ногу и протянула миссис Хейвер.
— Смотрите, что Питер Хэтчер мне в парту подкинул.
Миссис Хейвер завизжала так, что половина класса повскакивала с мест. А Питер Хэтчер три дня оставался после уроков.
Я снова посмотрела на потолок. Во-о-он он, паук, сидит. На этот раз настоящий.
— Уходи, паучина! — шепчу. — Прошу тебя, уходи и не возвращайся.
Сидит как приклеенный, прямо у меня над головой. А вдруг брякнется вниз? А вдруг он ядовитый? Может, с головой накрыться? Тогда если он и упадёт, то хоть не укусит. Нет, это ничего не меняет, заползти под одеяло ему — раз плюнуть. Представляю, как Питер Хэтчер будет рассказывать в школе: «Слыхали про Шейлу Тубман? Её в первую же ночь в Тарритауне укусил ядовитый паук. Двадцать секунд — и она труп!»
И вот я в спальне родителей. Папа храпит. Я тронула его за плечо, и он сразу сел в кровати:
— Что? Что такое?
— Это я, пап.
— Шейла, ты чего?.. Ночь на дворе.
— Я не могу уснуть, там паук на потолке.
Мама перевернулась, издав такой уютный звук, знаете — «ум-м-м».
— Тсс, — сказал папа. — Иди ложись. Утром его сниму.
— Пап, но он может на меня упасть. Вдруг он ядовитый?!
— Ох… ладно.
Мы вместе шли по коридору.
— Как ты посреди ночи углядела на потолке паука?
