Михаил благодарно посмотрел на Максима. Действительно, так гораздо лучше и на душе как-то сразу стало спокойнее.
– Хочешь сказать, что если от нас наверх пойдёт правдивая информация, то мы же и станем крайними?
– А теперь объясни собеседнику-софисту, что за зверь такой «правдивая информация»?
– Ничего не понимаю. – Разведчик наморщил нос.
Действительно, комбат преднамеренно и сознательно обрушивал его привычную логику с небес на землю.
Ненашев вздохнул: а ведь немцы первые, кто вёл такую масштабную информационную войну, прикрывая нашествие. Даже те, кто стонал о «бактериологическом оружии, угрожающем цивилизованному миру», в сравнении с доктором Геббельсом выглядели талантливыми дилетантами.
– Знаешь, что такое «белый шум»? – Пограничник вопросительно посмотрел на капитана. – Если нет возможности скрыть информацию, её разбивают на мелкие кусочки. Каждый из них отдельно обволакивают слухами плюс организуют факты[10]. Противник не может трезво оценить ситуацию, путается и никому не доверяет. А чтобы понять и разложить всё по полочкам, необходимо время, которого, к намеченной противником дате, всё меньше и меньше.
– Считаешь, что немцы нас запутали?
– Я выразил мнение насчёт политического зондажа. Наверху хотят разрубить клубок слухов одним ударом. Только зачем печать в газете? Геббельс промолчит – и всё.
– Неужели все так далеко зашло?
– Если промолчит! И закроем тему. Нужны подробности – пиши лично товарищу Сталину или товарищу Молотову.
Елизаров усмехнулся и покачал головой. Опять ушёл Ненашев от прямого ответа.
Панов, анализируя множество книг, выписал себе кучу причин катастрофы, которая произойдёт через несколько дней. Затем последовательно вычеркнул: масонский заговор, превентивный удар летом 1941 года, заговор генералов и прочий бред.
То, что Красная армия так и не успела из революционной превратиться в армию регулярную, ему понятно. Но внезапность?
В сухом остатке получилось, что хоть разведка и докладывала верно, но из вороха сообщений цельной картинки так создать и не удалось. И здравый смысл упрямо подсказывал, что не смогут немцы воевать на два фронта.
А каковы были факты? Разведка шесть раз называла разные даты нападения. И меры принимались. В мае рядом с заставами появились стрелковые батальоны, дежурили даже танки, но ничего не произошло, и войска вернули в казармы[11].
Про точность прогнозов лучше не говорить. Данные из разных источников в принципе не могли совпасть и обязательно содержали дезу. Не по злому умыслу, какой-то процент ложных сведений обязательно есть в донесениях даже самого надёжного источника.
Разведчик информацию добывает, иначе говоря: что увидел и услышал, то и сообщил. А в Центре его шифровки оценивают, обязательно сопоставляя с другими источниками. Но вал лжи пёр по всем каналам. Да так, что накануне 22 июня начал сетовать сам Геббельс: мол, так наворотили, что сами не разберёмся. А существующий порядок доводить до руководства страны материалы по отдельности, без анализа, лишь усиливал хаос, не давая осознать ситуацию в целом[12].
«А зори здесь тихие» – дважды правильное кино. Верно сказал старшина Васьков: «Война – не просто кто кого перестреляет, война – кто кого передумает». Но какие-то основательные меры были приняты. Избегая провоцировать немцев на границе, Генштаб ещё позавчера, 12 июня, начал развёртывать войска второго эшелона под видом учений[13].
Панов, оказавшись в этом времени, руками и ногами был за «предательство»! Заумных речей бывшего полковника никто слушать не станет, а если и станет, то подкрепить их ему нечем. Секретные документы сейчас надёжно лежат в советских и немецких сейфах.
Возникает вопрос: кто подставил товарища Сталина?
Должно прокатить! Ему, как засланцу, хорошо известно, что в начале июня в армии вновь вскрыли крупный военный заговор. Вот беда: поставишь генерала на высокий пост, так он, стервец, непременно станет родиной торговать или вовсю шпионить.
А что коварно умыслил нарком вооружений Ванников!..
– Хотел покушение на товарища Сталина организовать? – привычно задал вопрос следователь.
– Конечно хотел.
– А как хотел?
– Я же оружием заведую. Хотел затащить крупнокалиберный пулемёт на ГУМ и, когда товарищ Сталин будет выезжать из Кремля, дать по нему очередь.
– Это хорошо, – протянул чекист, но сразу опомнился: – Что, признаёте?!
Ванников, не думая, признавался во всём, беря к себе в подельники Молотова, Кагановича, Берию и Ворошилова. А в июле 1941-го несостоявшийся «террорист» внезапно оказался в знаменитом кабинете.
«Вы во многом были правы. Мы ошиблись… А подлецы вас оклеветали…» – так товарищ Сталин объяснил ситуацию, выдавая удостоверение «временно подвергнут аресту органами НКГБ, как это выяснено теперь, по недоразумению»[14].
Саша в это искренне верил. Он тоже как-то попал в органы, но умудрился дослужиться там до полковника. Борьба группировок за власть и влияние всегда упорна и беспощадна, но более латентна, проходя без лишнего драматизма, рисуемого сторонниками вечной «теории заговора».
– Какой у тебя норматив держать заставы, ожидая подкреплений?
– Сорок пять минут[15], – честно ответил пограничник.
В каждой стрелковой дивизии был назначен дежурный батальон, вооружённый и с боеприпасами, готовый прибыть на границу в точно указанное Елизаровым время усилить одну из застав. Но против дивизий – мало.
