Ненашев его последний вывод подтвердил:
– Успокойся! Это такой политический зондаж. Если ответит Гитлер, то войны не будет. Промолчит – жди непрошеных гостей. Хуже всего, как это воспримут на местах.
Михаил насупился. Вслух делать выводы после такого заявления чревато. Даже всю массу ринувшихся через границу диверсантов можно подвести под слова о неких враждебных силах с той стороны.
Капитан взял из его рук газету и начал быстро просматривать одну заметку, мрачно размышляя. Во времена Панова всё обошлось бы короткой строчкой в «Известиях» и «Правде» о некоей дипломатической ноте, с чувством глубокого удовлетворения встреченной партией и трудящимися массами, а также всеми, кто причислял себя к прогрессивному человечеству.
– Смотри! Ещё одна плохая новость! Скоро вскроют могилу Тамерлана.
– Почему плохая? – Разведчику стало интересно. О работе экспедиции в Ташкенте часто писали в газетах.
– Легенда такая есть! Будто вырвется в мир заточенный дух войны, и живые будут завидовать мёртвым. На земле воцарится ад, далее куча бедствий и финал в виде конца света. Тебе контрамарочку заказать? Есть одно местечко в первом ряду.
Панов помнил не только древнее пророчество. Провидцем завтра станет Геббельс, поставив перед Германией главную послевоенную задачу – каяться, чувство вины ляжет на каждого немца[4].
Елизаров попытался улыбнуться, но получилась жалкая гримаса. Жуть какая-то да мурашки по коже. Но всё неспроста, капитан опять намекает о каком-то событии, которое должно произойти 19 июня.
– Слушай, я вижу, ты всё наперёд знаешь? Судьбу предсказывать не пробовал?
– Тебе оно надо? Вдруг наколдую, что погибнешь ты, попав в засаду? Не, не хочу! Лучше полей, а? Не хочу бойца звать.
Капитан стащил с себя майку, зло поскрёб бока и принялся энергично умываться. К нательной рубахе Максим испытывал стойкое отвращение. Как в такую жару люди могут носить белье под формой?
Пограничник посмотрел на характерные отметины на спине капитана. Он что, её – того? Понятно, почему так ёрничал вечером. Вот так, нет у него больше агента Майи Чесновицкой.
– Кто это тебя так?
– Сам. Всю ночь не спал, спину себе царапал. Прикидывал, позволит ли Гитлер привести наши войска в готовность. Надумал, что он просто обязан именно так поступить!
– Издеваешься? – Михаил дураком не был и по совету капитана того же Иссерсона читал. – Войну вообще можно не объявлять, а начать сразу заранее развернутыми силами[5]. На той стороне почти всё готово. Не хватает лишь танков и мотопехоты, но их штабы давно стоят у границы.
– Ты это… Слова дурные забудь и книжку свою выкинь. Иссерсон, как сочувствующий троцкистам элемент, арестован неделю назад. Не тебе объяснять, что теперь и я ему не верю, такие у нас времена. – Ненашев зевнул. – Так что у нас всё будет по правилам, как в Польше или Франции. Взаимные претензии, ультиматумы, заговоры, расследования, провокации, приграничные сражения, а потом мы соберёмся с силами и вломим им таких пистюльбиляторов, что кровью умоются.
Язвил Максим от бессилия. Нет, не капитану Ненашеву учить Генштаб.
Мало того, сторонники язвительно высказанного им сценария начала войны имели на руках недавно проверенные козыри[6].
В Польше и Франции немцев встретили заранее отмобилизованные войска. До начала военных действий прошло полгода дипломатических игр. Следовал очевидный вывод: пока политики будут портить друг другу воздух, войска успеют прийти в полную боевую готовность.
Слова Молотова «без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу» и дальше про вероломство – ключ к сложившейся ситуации. Устные сообщения разведки не в счёт. Для человека, принимающего государственное решение принудительно, по воле сложившихся обстоятельств, нужен убийственный аргумент. То есть документ, и желательно подлинник, а не копия[7].
Это уже потомки узнают, что с конца 1940 года Германия вела убойную кампанию по дезинформации руководства СССР с участием талантливого директора Имперского министерства народного просвещения.
В феврале 1941-го операция «Морской лев» превратилась в грандиозную мистификацию под кодовым названием «Ледокол». Никаких намёков! Как яхту назвали, так она и поплыла. Десант, скорый десант в Англию!
И на текущий день – «кушать подано».
Берлин с утра шепчется: в Германию едет сам Сталин. Договариваться. Для торжественной встречи уже шьют красные флаги. Нет никаких претензий и обид от немцев. Наоборот: «Я-я, натюрлих. Гроссе фройндшафт».
Лишь малая деталь омрачила советско-германскую дружбу. Наш резидент в Берлине, работающий под дипломатическим прикрытием, устроил в одном из ресторанов страшный скандал[8]. Разведчик, армянин и просто красавец, ковыряя вилкой котлету, нашёл в ней только морковь. Но перед Амаяком Кобуловым не извинились, а попросили впредь уточнять заказ. Повара ничего не напутали, когда принесли эрзац-мясо! А посылки с продуктами из оккупированных стран шли в города рейха таким потоком, что скоро последует ограничение на их количество и вес.
– Что-то никаких приграничных сражений не припомню, – подумав, пробормотал Елизаров.
– Не равняй нас с Польшей, потерявшей нюх и ощущение реальности. Не могло быть у панов честной разведки, одна продажная! Вот и прошляпили немцев[9]. А ведь на Берлин поход задумали! Ну и придурки, а? Только прошу: когда тут начнётся, не суетись: мол, знал, предупреждал, меня не слушали. Быстро зелёнкой лоб намажут, чтоб пуля в мозг инфекцию не занесла.
– На что намекаешь?
– Ну, если ты не путаешь контрразведку и контрабанду, дружески предостерегаю – не быть идиотом. Это я и про себя тоже. – Комбат тяжело вздохнул. – Поиски виновных у нас почти национальная традиция. Кто виноват? Кто проспал начало войны? Кто обманывал товарища Сталина? И знаешь, что самое интересное: если кто-то окажется прав, то станет виновным больше всех. Почему не настаивал, не требовал, не убился сам об стенку, в конце концов? Так что давай забудем про войну и начнём думать об очень крупной провокации.
