– Блондинка на двенадцать часов. Мне нужен ведомый…
Когда я добрался до бара, высокая брюнетка с громадными буферами, заказав себе «Фроузен Маргариту», вещала подружке:
– Джилл, ты шикарно выглядишь. Как тебе удалось втиснуться в это платье?
– Ирригация толстой кишки, – прошептала Джилл посреди гвалта. – Кстати, раз уж об этом зашла речь, мне жутко надо найти дамскую комнату.
С информацией перебор. Джилл целеустремленно прошмыгнула мимо меня, выдавая свою единственную цель тем, что впопыхах семенила на полусогнутых походкой, знакомой всем от мала до велика. Того, что я все слышал, она явно не заметила.
Зато Сисястая поймала меня на горячем. А потом, мельком ухмыльнувшись, отпустила с миром.
– Слышь, Рыжик, – сказала она, имея в виду мои золотисто-рыжие волосы, – в понедельник на следующей неделе я свободна. Если тебе не подходит, можем сделать это во вторник, среду или четверг.
На ней было ярко-синее вечернее платье без бретелек с глубоким вырезом. При виде этого декольте я поневоле задумался, на чем же все держится?
Я тщился выдавить из себя что-нибудь остроумное, но мозги переклинило. Ни блистательной колкости, ни очаровательной чепухи. И вместо того я сверкнул обаятельнейшей из своих улыбок.
Ничуть не обескураженная Сисястая потягивала через соломинку зеленоватую пену, глядя мне в глаза своими большими карими глазами, сулившими замечательный вечер. А то и больше. Их взгляд говорил: «Выходи в штрафную и лупи по воротам». Воистину соблазнительно. Но даже спустя 18 месяцев я оказался не готов.
Честно говоря, пингвины – более интересные собеседники, чем я. В обширном сосуде, окружающем Гигантский океанский бассейн, все были заняты трепом. Малые верещали, жалуясь то ли на корюшку второй свежести, то ли на пересоленные сардины. Очковые льстиво подстрекали проходящих мимо людей свершить акт гражданского неповиновения. «Киньте нам вкусненького, – требовали они на пингвиньем наречье. – Киньте нам вкусненького». Хохлатые сплетничали о своих соседях и сетовали на ожирение. Все три вида изводили персонал непрестанными заказами. «Нам бы тут не помешала парочка шезлонгов. А заодно принесите ромовые коктейли. И уж если на то пошло, так и летающую тарелку-другую». Как и у бражничающих лестничной площадкой выше, на пингвиньем пляже не было никакой симметрии, только кинетическая пирушка, знаменующая радость жизни.
* * *
В 9.15 вечера солист ансамбля постучал по микрофону, призывая к вниманию. Его черные волосы выглядели так, будто их причесывали каким-то садовым инвентарем – то ли граблями, то ли, что более вероятно, культиватором.
– А теперь передаем слово нашему хозяину, – невнятно промямлил он с флегматичным безразличием музыканта.
Из каждого уголка и закоулка «Аквариума Новой Англии» 500 человек устремили взгляды на Чарли Келемена. При росте 5 футов 6 дюймов и весе 230 фунтов Чарли не ходил, а скорее переваливался. Ну и плевать. Друзья и фанаты прозревали сквозь наслоения. Его звездный характер сделал бы честь самому стройному из кумиров дамочек 1950-х. Как только он приблизился к микрофону, все смолкли.
Пингвины же, напротив, при его появлении разразились хриплыми приветственными воплями. Походка Чарли вразвалочку, черные брюки и белый смокинг уподобили его царящему среди них альфа-самцу. Пингвины улюлюкали. Гикали. Они возглашали Чарли осанну, вереща: «Еще вкусненького, Повелитель! Еще вкусненького!»
Чарли зарделся – то ли разгорячившись от многотрудной ходьбы, то ли от осознания, что пребывает в центре внимания. Розовый, будто этакий херувимчик, он излучал обаяние и источал доброжелательное тепло.
– Спасибо, – произнес он. – Спасибо, что пришли отпраздновать сегодня день рождения Сэм. Я знаю, что это было полнейшим сюрпризом.
Он изобразил для толпы выражение «правда-правда», и по циклопическому залу раскатился смех, отдаваясь гулким эхом. Несомненно, она все разнюхала. Никто не сомневался, что Сэм – сыщица.
Рыба, методично кружащая в колоссальном аквариуме, отвлекла меня. Большой электрический скат волнообразно струился сквозь воду. За ним – дородный групер. Со своими толстыми, вечно выпяченными губами он смахивал на жертву экспериментов с коллагеном.
– Сэм, где ты? – взвизгнул Чарли. – Иди же сюда, милая!
Толпа расступилась. Мы нашли Сэм. Угольно-черные волосы, кобальтово-синие глаза и снежно-белая кожа – расцветка сибирской хаски. Сегодня Сэм надела светло-зеленое платье, круглящееся над ее подтянутыми, точеными ножками этакой луковицей. Шелковистая ткань, пристроченные лепестки из «Сада Эдемского»{15} являли взору живительную альтернативу похоронной гамме оттенков черного, характерной большинству официальных нарядов.
Чуть раньше Сэм уже посмеялась над своим туалетом.
– Гроув, я чувствую себя какой-то капустой. Но ты же знаешь Чарли!
– Он обожает тебя украшать.
На этом месте Сэм подчеркнуто-заботливо поправила мне бабочку.
– Мистер О’Рурк, – начала она кокетливо, – вам тридцать два года. Вы хороши собой. У вас дивные узкие бедра.
– Пожалуй, спасибо, миссис Келемен.
– Все девушки судачат о тебе, – продолжала она. – Если хочешь меня осчастливить, пригласи кого-нибудь на свидание. Здесь. Сегодня. Это приказ.
Теперь весь верхний свет выключили, и луч единственного прожектора торжественно вел Сэм по залу. Подружки чмокали ее в щеки, пока она шествовала к сцене, будто Анджелина Джоли{16} на вручении «Оскара». Мужчины присвистывали. А со стороны Гигантского океанского бассейна по нашим лицам проносились тени, напоминающие живых существ. Несомненно, ставить свет Чарли нанял профессионалов экстракласса. Он всегда тяготел к зрелищности.
– Сегодня вечером, – продолжал Чарли, – к нам присоединилась особая гостья, прибывшая с оживленных базаров Турции. Зовут ее Нейлан, что означает «осуществленное желание», – эти слова Чарли произнес прямо-таки сладострастно.
По всему «Аквариуму Новой Англии» пятьсот человек в унисон воскликнули: «У-ху!»
– Прежде чем Нейлан исполнит свой номер, – сказал Чарли, – мне потребуется, чтобы мужчины в зале помогли создать соответствующий настрой. Кранч, ты где?
Семейный парикмахер Келеменов ростом 6 футов 1 дюйм, пребывающий в отличной форме, явился из тени в тот самый миг, когда Сэм заняла свое место рядом с Чарли. Кранч под пристальными взорами пятисот гостей толкал тележку, нагруженную двумя огромными коробками, громоздящимися одна на другой. Поставив ее, он принялся игриво перемигиваться со всяким, будь то мужского или женского пола, кто осмеливался встретиться с ним взглядом. Его смокинг, усыпанный алыми блестками, вызывающе искрился в лучах прожекторов.
