* * *
Та же квартира, те же книжные шкафы и полки, тот же массивный стол, за которым он продолжает работать. Но за окном апрельское солнце не 1983, а 1997 года. Прошло 14 лет после первой встречи. Мой собеседник постарел – девяносто пятый год для любого человека почтенный, но держится бодро. Изредка ходит в архив, работает со сценаристом, готовящим сценарий документального фильма об Артузове. Новых книг на полках и папок с материалами значительно прибавилось – в начале 1990-х он весьма активно работал в архивах.
– Борис Игнатьевич, чем был вызван такой переход от привычной обстановки, устоявшейся работы, к совершенно новой работе, да еще в Сибири?
– В 1930 – 1931-м годах я был помощником начальника отделения 6-го отдела КРО и секретарем парторганизации КРО, был непосредственным свидетелем критического отношения Ольского и Стырне к липовым делам в ОГПУ, и к делу «Весна» в частности. Я и мой ближайший товарищ Агаянц сильно переживали снятие Ольского с работы и прибытие вместо него главного липача Леплевского. Работа в таких условиях была просто невозможной, и я вместе с Агаянцем попросил направить нас на работу во вновь созданное Полпредство ОГПУ в Восточной Сибири.
– Что предшествовало этому решению?
– Конечно, о скороспелом решении речи не было. Разговаривали с Агаянцем, думали, рассуждали, прикидывали варианты. Да и ехали, как говорится, не на пустое место, в неизвестность. Начальником Особого отдела Полпредства был назначен бывший начальник 6-го отделения КРО А. М. Борисов, а его замом – И. Ф. Чибисов, помощник начальника 5-го отделения КРО. Это отделение специализировалось по контрразведке против Японии. Когда Борисов работал в КРО, он был моим непосредственным начальником, мы хорошо знали друг друга. Он приезжал в Москву, беседовал со мной, предлагал перейти на работу в Особый отдел Полпредства. Такое предложение со стороны хорошо известного мне работника, прошедшего школу Особого отдела и КРО в центральном аппарате, имело большое значение. Он мог быть для меня вполне авторитетным руководителем, и мы могли работать, понимая друг друга с полуслова.
Гудзь в беседе упомянул об операции «Весна». Чтобы читателю была ясна суть дела, надо сказать об этой операции более подробно.
Оппозиция в отношении Ягоды возникла в 1929 – 1931-м годах среди руководящих чекистов на фоне липовых дел Экономического управления ОГПУ по «вредительству». В состав этой группы входили Меесинг, Ольский, Евдокимов, Воронцов, Стырне, Пиляр. Кульминация конфликта пришлась на лето 1931 года по малоизвестному в исторической литературе, но значительному по масштабу сфальсифицированному ГПУ Украины делу «Весна».
Вдохновителями и организаторами этого дела были Балицкий, Леплевский и другие из ГПУ Украины, при явном одобрении Ягоды. С их стороны была попытка раздуть это дело и довести его до процесса по типу «Промпартии».
В числе арестованных оказались такие военные специалисты, как Верховский, Лингау, Лукирский, Свечин, Снесарев, Какурин – все бывшие офицеры российской армии. Ольский и Евдокимов, расследовав это дело, вынесли оценку – «дело липовое». Ягода учитывал, что еще раньше Евдокимов, Ольский и ряд других крупных чекистов опротестовали некоторые другие дела и что они собираются довести до сведения ЦК то, что ОГПУ становится на путь явно необоснованных репрессий. Он проинформировал об «оппозиции» Кагановича и вместе с ним проинформировал Сталина об угрозе курсу на разгром «вредителей».
На совещании в ЦК Сталин поддержал Кагановича и Ягоду. В августе 1931 года было принято решение – «бунтарскую» группу в ОГПУ разогнать, «актив» уволить и перевести на работу в гражданские учреждения.
В это время Ольский был начальником Особого отдела, Евдокимов – начальником СОУ, Мессинг – заместителем председателя ОГПУ, а Воронцов – начальником Главного управления погранохраны.
Несостоятельность обвинений участников по делу «Весна» была известна. От арестованного преподавателя Военной академии Бажанова были получены показания о том, что в состав московского контрреволюционного центра входили С. А. Пугачев и Б. М. Шапошников. На очной ставке в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе Шапошников и Пугачев изобличили Бажанова в оговоре. В результате Пугачев, который был арестован в связи с показаниями Бажанова, был тут же освобожден.
– Были ли какие-либо другие причины для отъезда?
– У меня и Агаянца было горячее стремление скрестить шпаги с японской разведкой, которая в обстановке конца 1931 года явно угрожала нам. Хотелось не заниматься липовыми делами, а заниматься ими нас могли заставить, но продолжать честно работать. Поэтому и решили отправиться в Восточную Сибирь.
– Борис Игнатьевич, в прошлые годы Вы об этом не рассказывали.
– В прошлые годы время было другое. О своей разведывательной работе в Японии я Вам тогда тоже ничего не рассказывал.
– Вашу фразу «подробности не для печати» хорошо помню.
– Вот именно. Не обо всем тогда можно было говорить.
В последние месяцы 1931 года новый начальник ИНО ОГПУ Артузов все чаще подходил к географической карте, висящей на стене его кабинета. Взгляд упирался в дальневосточные границы Союза. Огромный регион от Байкала до Владивостока и извилистая лента границы, протянувшаяся на тысячи километров. К этой границе после начала оккупации Маньчжурии частями Квантунской армии продвигались японские войска. Островная империя закреплялась на азиатском материке, захватывая одну из провинций Китая и создавая плацдарм для дальнейшей агрессии против Советского Союза. Обстановка в дальневосточном регионе менялась для нашей страны и менялась в худшую сторону. Конечно, обороной дальневосточных границ занималось военное ведомство. Как начальник ИНО, Артузов хорошо знал о тех мероприятиях по усилению войск ОКДВА, которые военное руководство страны начало проводить сразу же после 18 сентября – даты начала оккупации Маньчжурии.
Но если мероприятия по военному усилению дальневосточных рубежей шли по линии Наркомата по военным делам, то все мероприятия по установлению прочного заслона против проникновения японской и находящейся на службе у империи белогвардейской агентуры на советскую территорию ложились на плечи ОГПУ. И здесь активной и успешной деятельности ИНО придавалось большое значение. Границы в Приморье и по Амуру были прикрыты прочно. Полномочное представительство ОГПУ в Дальневосточном крае существовало давно. Полпред Терентий Дерибас, назначенный в Хабаровск, был опытным руководителем. Во главе иностранного и контрразведывательного отделений Особого отдела стояли квалифицированные сотрудники с многолетним стажем работы, отлично знавшие специфические особенности дальневосточного региона. Имелась и своя агентура в пограничной полосе Маньчжурии, «освещавшая» центры японской разведки и белогвардейскую эмиграцию.
А в Забайкалье положение было гораздо сложнее. Восточно-Сибирский край, куда вошли Читинская область и Бурят-Монгольская республика, граничившие с Маньчжурией, был образован в 1930 году. Аппарат Полпредства ОГПУ только еще формировался, и опытных и квалифицированных сотрудников не хватало. Артузов хорошо знал и Борисова, и Чибисова, с которыми работал в КРО, и мог на них положиться. Но два надежных работника не могли «тянуть» работу всего отдела. Рассчитывать на местные чекистские кадры не приходилось. Нужны были годы упорной оперативной и агентурной работы, чтобы они стали мастерами своего дела. Но времени для такой подготовки квалифицированных кадров не было. И пятьсот километров забайкальской границы не были обеспечены от действий японской разведки ни оперативным, ни агентурным прикрытием. О том, как поправить положение, как закрыть эту брешь, и думал начальник ИНО, стоя у географической карты.
