В тот день в Ирландии нежная зелень исчезла, смытая холодным дождем. Навис плотный серый туман, но он не усугубил тяжелое настроение, а обрадовал, внушив ощущение прочного семейного покоя — они все снова вместе. Восточный ветер гнал с моря высокие волны с белыми пенными гребнями, кипевшие в темной бухте. Казалось, что они находятся на полуострове, на грани вечности.
Хонор чувствовала рядом теплое тело Джона, хотела лечь с ним в постель — вспоминая свой уютный коттедж и сравнивая с опасным утесом, почему-то желала его сильней прежнего. Но, отворачиваясь от окна, заметила чью-то мелькнувшую тень.
— Ты ничего не видел? Кто-то только что пробежал по дорожке, вон там…
Джон выглянул в окно, нахмурился, прижался лбом к стеклу, стараясь что-то разглядеть сквозь дождь — большие следы, оставшиеся в грязи на боковом дворе, ведущие к его скульптуре, быстро пробежавшую высокую фигуру, — и принялся торопливо натягивать джинсы.
— Кто это? — спросила Хонор.
— Не знаю.
— Зачем тогда одеваешься? По-моему…
— Где девочки?
— В постели. Мы только что говорили… устали после перелета…
— Хонор, — сказал он. — Это тот самый тип, о котором я рассказывал. Я с ним познакомился в доках Кова. Ходил туда, расспрашивал о пароходах, на которых мои предки плыли в Америку. Зашел в один бар, заговорил с одним парнем из Кенмэра, приехавшим искать работу. Мне требовался помощник, и я его нанял. Его зовут Грегори Уайт.
— Он тебе помогал?
— Да. Я ему платил. Теперь он не хочет уходить. Без конца просит новой работы и денег, а когда я отказываю, портит скульптуру. Обламывает ветки, сбрасывает с утеса. Крест сбил — мне пришлось лезть наверх, ставить заново.
— Зачем он это делает?
Джон тряхнул головой.
— Не знаю. Грег не в себе. Сильно пьет. Я допустил оплошность, рассказав ему о золотом кольце, и он пришел к выводу, что тут где-то зарыто пиратское золото. Совсем свихнулся. Между нами началась война. Он покушался на мою работу, и я пригрозил убить его, если это еще раз повторится.
— Откуда ты знаешь, что именно он пробежал? Может быть, кто-то другой проскочил по прибрежной тропинке? — Хонор сдерживала лихорадочную дрожь, запахиваясь в халат, словно врывавшийся сквозь ставни ветер прохватывал ее до костей. Сердце тяжело колотилось. Как хорошо все у них было с Джоном сразу после приезда с девочками, и вот…
— В такую погоду? — фыркнул он. Видно было, как мышцы его наливаются бешеной яростью, плечи становятся чуть ли не вдвое шире. На нее он никогда не злится, но она все равно чувствует злобу. — Черт побери. Проклятье. Если он что-нибудь сделает с инсталляцией, Богом клянусь… Весь бар слышал, как я ему грозил, о чем предупреждал…
— Перестань, Джон!
— Звони в полицию. Вызови их. Номер записан, лежит у телефона. Попроси приехать в Олд-Хед, в Баллинкасл, хорошо?
— Не ходи, Джон, — взмолилась она, вглядываясь в зловещую тьму за окном.
Он, даже не дослушав, открыл дверь. Взвыл ветер, циклоном разметал бумаги по комнате. Джон встретился с Хонор взглядом, но не сказал ни слова. Просто выскочил из дома, хлопнув дверью.
«Вот так всю жизнь, — подумала она. — Покоишься в его объятиях, а в следующую секунду, когда на него накатывает вдохновение, подхватывает порыв ветра в пятьдесят узлов, остаешься стоять в одиночестве, гадая, что стряслось». Она слышала собственные слова, сказанные в последний момент: «Джон, постой… пожалуйста, не надо!», — чувствуя себя матерью своевольного упрямого мальчишки. Что стало с той Хонор, которая карабкалась за ним по горам, раздвигала пределы возможного с помощью искусства?
— Куда папа пошел? — спросила заспанная Реджис, заглянув в дверь.
— Посмотреть на скульптуру, — ответила Хонор, подняв телефонную трубку.
Лучше бы дочка не просыпалась.
— А куда ты звонишь? — не унималась дочь.
— Иди к сестрам, — приказала Хонор, прикрыв рукой микрофон. — Сейчас же!
Девочка с встревоженным видом попятилась в спальню, пока мать набирала номер. Она протянула руку, плотно притворив створку двери, слыша голос с ирландским акцентом:
— Охрана.
— Это Хонор Салливан. Муж просил меня вам позвонить… По его словам, некий Грегори Уайт хочет разрушить скульптуру в Баллинкасле, в Олд-Хеде. Мы увидели, как кто-то пробежал мимо нашего дома по береговой тропинке, Джон принял его за Уайта и просит вашей помощи.
— Повторите фамилию.
— Мой муж — Джон Салливан. Мы остановились в Баллинкасле, — объясняла она, вглядываясь в окно. Сердце тяжело стучало. Сквозь завесу дождя почти ничего нельзя было разглядеть в десяти футах перед домом. Оставшиеся следы казались глубже, ближе. Посмотрев на холм, Хонор не увидела ни креста, ни самой инсталляции.
— Не того ли самого Грегори Уайта ваш муж грозился убить? Нас уже вызывали их разнимать.
— Пожалуйста, приезжайте! — прокричала Хонор. Перед разъединением она расслышала смешок и слова:
«Бред собачий…», — словно говоривший обращался к кому-то стоявшему рядом, рассуждая о скульптуре Джона.
— Что? — переспросила Хонор.
Телефон молчал. Она плотней закуталась в халат. Произведения Джона вызывают разную реакцию — одни их любят, другие презирают, — в отличие от ее собственных картин и рисунков, сельских и морских пейзажей, написанных в окрестностях Блэк-Холла, красивых, спокойных, популярных… безвредных. Она забыла дорогу к своим глубоко скрытым силам и вдохновению, о чем не догадывались ученицы «Звезды морей», обучавшиеся у нее живописи.
Теперь, когда полиция посмеялась над работой Джона, ее кровь вскипела. Может быть, надо немедленно за ним бежать, попытаться помочь? Хонор заколебалась, приникнув к окну. Вдруг ему нужна ее помощь? Кто такой Грегори Уайт, зачем губит скульптуру? Мороз пробежал по коже при мысли, что мужу угрожает опасность. Глубоко в желудке возникла путающая пустота. По словам полицейского, Джон обещал убить Грега Уайта. Что за драка была у них в баре?
Ох, Боже, она дошла до предела. Вечно на пределе — нынешняя поездка в Ирландию похожа на прогулку по лезвию бритвы. В груди чувствовалась боль, тяжесть, сердце будто окаменело. Когда дело касалось Джона, она просто не знала, как быть. У нее три маленьких дочки — вечное беспокойство и страх, чтобы они не лишились отца. Хуже того — чувствуется, что их связь с Джоном разорвана. В иные минуты кажется, даже дня больше не выдержать.
Реджис видела ее в слезах перед самой поездкой в Ирландию. Застала в студии над стопкой снимков Джона — серебристые ледяные пещеры, вырубленные им во времена их юности после снежной бури, засыпавшей береговую линию Коннектикута. Помнится, он работал до обморожения, его увезла «скорая». Хонор оплакивала ту юную пару; молодого мужа, уверенного, что далеко пойдет; путь, по которому он вообще не пошел. Увидев ее плачущей, Реджис сдавленно прошептала: «Вы с папой собираетесь развестись?»
