Дом столько же напоминал корабль, сколько и дом. Поставленный так, чтоб выдерживать ураганы, он был встроен в остров, как бы из него вырастая; но из всех окон было видно море, дом хорошо продувался насквозь, поэтому даже в самые жаркие ночи в нем было прохладно спать.
Эрнест Хемингуэй. «Острова в океане»
Привет! Привет! Люблю. Целую.
Прошло много времени, прежде чем X сумел отложить записку в сторону, не говоря уж о том, чтобы вытащить из коробки наручные часы отца Эсме. Вынув их, наконец, он увидел, что стекло треснуло при пересылке. Подумал, что, может быть, механизм уцелел, но не решался завести и проверить. Просто долго сидел, держа их в руке. А потом вдруг, почти в экстазе, заснул…
…Ты взяла себе поистине спящего мужчину, Эсме, и у него всегда есть шанс вновь стать мужчиной со всеми способностями в полной целости и сохранности.
Дж. Д. Сэлинджер. «Эсме — с любовью и жалостью»
Пролог
Ирландия
Это была земля ее предков, и Хонор могла бы поклясться, что слышит их голоса на ветру. С утра собиралась буря, серебристый туман сменился проливным дождем, под порывами ветра с моря кусты и деревья ложились почти горизонтально. Каменные стены, казавшиеся сказочными по приезде, теперь стали темными и зловещими.
Вчера утром, в самолете, она любовалась изумрудной зеленью травы, живых изгородей и деревьев. Три ее дочки взволнованно смотрели вниз, надеясь увидеть с неба отцовскую скульптуру. Он подробно описывал в письмах Ирландию, фермерский дом в Западном Корке, который подыскал для них, свою последнюю работу, установленную на краю утеса над морем. И дочери всякий раз дрались за право распечатать очередное отцовское письмо, прочесть вслух, сунуть на ночь под подушку.
— Вон, вон! — крикнула четырнадцатилетняя Реджис, указывая на полуразрушенный замок.
— Нет, вон, — поправила двенадцатилетняя Агнес, наваливаясь на сестру и тыча в иллюминатор пальцем.
Вдоль берега тянулись прямоугольные зеленые поля, усеянные крошечными белыми фермерскими домиками. Казалось, будто каждый высокий холм венчают каменные башни и развалины замков.
— Точно как на открытках, которые он присылал, — заметила семилетняя Сесилия. — Не важно, какой дом, лишь бы там был папа. Да, мам?
— Да, детка, — подтвердила Хонор, держась гораздо спокойнее, чем она себя чувствовала.
— Совсем как дома, мам, — проговорила Агнес, прижавшись лбом к иллюминатору. — Берег, каменные стены… только мы теперь по другую сторону Атлантики, а не дома в Блэк-Холле. Будто в Зазеркалье…
— Смотрите, какое все зеленое, — воскликнула Сесилия.
— Точно, как зеленые поля у нас дома, — заявила Агнес, бессознательно повторяя слова песни, которую им часто пела тетка.
— Что ты первым делом сделаешь, когда встретишься с папой? — спросила Реджис, пристально глядя на Хонор. На ее Детском лице читался вызов, словно дочь почувствовала сомнения матери.
— Обнимешь и поцелуешь, да, мам? — поспешно подсказала Агнес.
— Я тоже! — воскликнула Сес.
— А я попрошу сначала показать скульптуру, — объявила Реджис. — Она самая большая, стоит на самом краю самого высокого утеса, хочу влезть на самый верх, посмотреть оттуда на Америку.
— Америку через Атлантический океан не увидишь, да, мам? — вставила Сес.
— А я увижу, спорим? — вскинулась Реджис. — Папа говорит, что видит, почему же я не увижу?
— Твой отец выражался фигурально, — объяснила Хонор. — Хотел сказать, что видит Америку мысленным взором, сердцем… воображает страну, куда из Ирландии приплыли наши предки.
— Папа все время чего-то воображает, — фыркнула Сес.
Она считала дни, остававшиеся до поездки, Агнес молилась, чтобы полет прошел удачно, Реджис во всем подражала отцу: не испытывая желания стать художницей, она мечтала прожить жизнь на пределе возможного. В прошлом году полиция дважды доставляла ее в Академию — один раз за прыжок с железнодорожного моста в Дьявольскую пучину, а в другой — за то, что она взобралась на маяк и вывесила ирландский флаг.
Вместо того, чтобы рассердиться, Джон с фотоаппаратом отправился к маяку, сделал несколько снимков, прежде чем береговая охрана успела снять флаг. Его тронула ирландская гордость дочери, не побоявшейся совершить рискованный поступок.
Очень похоже на его скульптуры — он их называет «песочными замками», что вызывает в памяти тихие пляжи, хрупкие башни, построенные всей семьей у кромки воды. Однако это не «песочные замки» — угловатые инсталляции[1]Джона из камней и упавших деревьев переполнены кинетической энергией и потому опасны. Острая верхушка одной из них и сейчас хорошо видна на скалистой береговой линии Западного Корка на краю утеса, гранитной стены в девяносто футов[2]высотой, обрывающейся прямо в бурлящее море.
Хонор стояла у окна спальни в арендованном фермерском доме. Джон, выйдя из душа, остановился рядом, обнял ее, прижал к себе. Их одежда грудой валялась возле кровати. На письменном столе лежал ее альбом для рисования, вновь забытый. Сделала несколько набросков, хоть и не от души.
— Что рисовала? — нерешительно шепнул он ей на ухо, словно не зная, как она отреагирует.
— Ничего, — ответила она. — В нашей семье ты художник.
Прижалась к нему, стремясь отключиться от размышлений и снова отдаться желанию, которое обуревало ее при каждой встрече с мужем. Лучше бы он не расспрашивал о рисунках.
Взглянула на горсточку лунных камней, светящихся, гладко обточенных волнами у подножия утеса, лежавшую на столе рядом с альбомом, преподнесенную Джоном в подарок прямо у трапа. Ясно, он предложил их в знак примирения, но она в душе не решалась принять этот дар. Нескончаемая борьба за него измотала и вывернула ее наизнанку. Он повернул ее лицом к себе, поцеловал, крепко обнял.
— Девочки, — предупредила Хонор.
— Спят, — шепнул он, кивнув на комнату дочек, вновь увлекая ее к постели.
— Знаю. Устали в самолете и выдохлись от волнения, попав сюда и встретившись с тобой.
