– Жалостью к себе ты уничтожила все очарование и романтику, чушь все это, я тебе говорю, – заявила как-то Люси, лучшая подруга Сьюзан.
– Да отвали ты на хрен, – уныло ответила та, не отрывая взгляда от экрана телевизора, стоявшего в ногах кровати.
– Покажи мне этот хрен, и я на него отвалю, – ответила Люси.
Люси была не единственной, кому надоело выслушивать нытье Сьюзан, просто она не стала молчать. Всем хотелось вернуть жизнерадостную, беспроблемную версию своей подруги. И в конце концов прежняя Сьюзан вернулась, действительно вернулась.
Разумеется, для этого нужно было найти кого-то или что-то, способное отвлечь ее. Какое-то Занятие. Кого-то или что-то, что направило бы ее к новой цели: задания, аккуратно приколотые к доске для объявлений. Планы. Выполнить одно поручение и переключиться на следующее. Мчаться, точно ветер, к чему-то новому. Поворотные пункты, мосты, которые нужно пересечь, этапы, которые нужно пройти. Разумеется, попадались и драконы, которых нужно было убить, и новые вопросы, которые следовало решить, и так далее, до тех пор, пока она не убежит от прошлого и найдет выход из тупика.
И снова униженные и оскорбленные
– Контракт на три фильма за ваши мысли. – Вот что сказал ей Лиланд, когда они познакомились на одной из бестолковых голливудских тусовок, куда затащила ее Люси.
Она обернулась и посмотрела на него:
– Не слишком ли высока цена? Обычно дают не больше цента.
Он пожал плечами:
– Сочетание инфляции, моей должностной инструкции и, как я могу предположить, широты вашего мышления.
Вот как она узнала, что он директор студии. Иногда она мечтала о такой работе. Работе, которая удерживала бы ее между жестким графиком и обязанностями, как давно забытый друг. Офис, выстроенный для того, чтобы оберегать ее от нее самой, позволяющий ей быть той, кем она хотела и кем могла бы стать при соответствующих условиях. Четыре стены – «Оставайся на своем месте», работа определена, как школьная одежда на завтра. Никаких домыслов, все четко, как в армии, правила, высеченные на скрижалях. Ты знаешь, куда идти, как действовать и кем быть. Она научилась бы пить кофе и ждать перерывов, ходить на корпоративные вечеринки, жаловаться на загруженность и ксерокопировать свою задницу. Она могла бы стать одним из тех тружеников, чья жизнь вертится вокруг работы.
Но вместо этого она всю жизнь выполняла так называемую «гламурную» работу. Она безвольно присоединилась к семейному бизнесу, став частью легендарного культа. Еще ребенком она приходила к матери на съемочную площадку и, стоя рядом с няней и младшим братом Томасом, круглыми глазами смотрела, как Дорис танцует, поет или мечется по площадке, облаченная в парики и роскошную одежду, кричит на красивого мужчину, а странные люди под названием «группа» все как один следят за каждым жестом ее красивой матери. Сьюзан все это казалось игрой – пение, состаривающий грим, прыгающие с высоты каскадеры, городишки Дикого Запада, силуэты Нью-Йорка, и ее ухоженная мать, падающая лицом в грязь. Кто-то кричит «Снято!», и все начинают глупо смеяться, а затем все начинается снова. И всеобщее внимание, растянувшееся на мили во все стороны, прикованное к действию в свете прожекторов перед камерами. И это – работа?
Нет, не может быть… это больше походит на странные каникулы – детские игры на спортивной площадке с одноклассниками из какой-то далекой, беззаботной страны.
К тому времени, когда Сьюзан стала подростком, кинокарьера ее матери была во всех смыслах и значениях закончена, и Дорис перебралась в ночные клубы, пела на Востоке и в казино от Лас-Вегаса до озера Тахо. Детей она возила с собой. В довершение к унижению и оскорблению (Сьюзан была унижена, ее брат оскорблен) их заставили участвовать в представлении. Томас аккомпанировал Сьюзан на гитаре, а она пела, дрожа (о, ужас) от страха перед сценой. С тех пор она так или иначе оставалась публичной фигурой. Киноактриса по воле случая (друг пригласил на прослушивание на маленькую роль в большом фильме), потом телеактриса (не то чтобы ей этого хотелось, но почему бы нет)? А затем Сьюзан стала ведущей ток-шоу на кабельном канале, на ее шоу никто не обращал особого внимания, так что она могла спрашивать гостей, о чем хотела, и вести себя как угодно.
Сьюзан согласилась делать ток-шоу на кабельном канале так же, как «играть в кино», а затем столь же легко бросила – хотя ей казалось, что выпасть из этого круга куда сложнее, чем в него попасть. Она и не выпала, просто теперь стала скорее туристом, чем аборигеном. А это даже весело, хорошенько поразмыслив (что бывало нечасто), решила она. Как так вышло, что она стала зрителем в вымышленном царстве Голливуда? Дочь людей, работа которых заключалась в том, чтобы изображать людей – самих себя в ночных клубах или других – в кино, Сьюзан как-то услышала – и поверила в это, – что если долго носить маску, она становится твоим лицом. Поэтому Сьюзан была порождением людей, притворяющихся, что они притворяются, а стало быть, она – ребенок не существующей в реальности пары, которая при этом изображает, будто ничем не отличается от остальных. Выглядело все это абсурдно.
Сьюзан думала, что следует принять закон, запрещающий паре знаменитостей размножаться. Она считала, что у детей, рожденных от дважды именитого союза, очень высок риск отсроченного «синдрома детской смерти». Иногда он настигает их, когда им уже за тридцать, они страдают алкоголизмом и одержимы собой (при отсутствии подлинного ощущения «я»).
Главная проблема рожденных в шоу-бизнесе – если уж ты в нем с малых лет, то едва ли сумеешь выбраться. Ближе всего подобраться к выходу Сьюзан могла, став наблюдателем. Зевакой, который таращится на вечный праздник жизни, каким шоу-бизнес кажется со стороны. Вот почему она взялась за эту работу «подальше от центра» и начала брать интервью у тех, кем была большую часть своей жизни.
Держаться подальше от центра стало лейтмотивом жизни Сьюзан. Салат к главному блюду, тень, плетущаяся в хвосте захватывающих событий, дочь своей матери, девушка в том фильме или подруга той знаменитости. И роль ведущей ток-шоу не выбивалась из правил. Кабельный канал вполне согласовывался с ее салатными путями, салатная диета рядом с телевизионным пиршеством. В этом царстве закусок она могла разговаривать со светилами не в качестве охотника за знаменитостями, но как одна из посвященных. Продавец гамбургеров рядом с роскошной забегаловкой «восходящей звезды». | Почему шоу начали снимать у нее дома, она уже не помнила. Хорошо было то, что не приходилось вставать с утра пораньше. Плохо то, что Хани это не нравилось. Ей не нравились прожекторы в гостиной и съемочная группа, вламывающаяся в переднюю дверь и наводняющая патио, где они ели пиццу, пили содовую и громко разговаривали. Ей не нравились звукооператоры, устанавливающие микрофоны в кухне, продюсеры и режиссеры с их мониторами, проверяющие освещение, ракурс и уровень звука. И провода – провода повсюду. И ей очень не нравилось, что нужно вести себя тихо и не путаться под ногами. А на подъездной дорожке стоял генератор и фургон костюмеров, так что она не могла вывести свой велосипед.
