– Господи, пристрели меня, пожалуйста. – Он затянулся сигаретой и взял стакан, стоявший на диванчике между ними. Сьюзан с улыбкой посмотрела на него.
– Ты ведь к этому стремился. Теперь ты большая шишка, – напомнила Сьюзан, словно он страдал амнезией, а она была послана, чтобы вернуть ему память, придать ускорение, чтобы увеличить его шансы на победу в гонке, об участии в которой он забыл.
Лиланд печально улыбнулся и глотнул из стакана.
– Я не жалуюсь. – Он откинулся на спинку дивана, разглаживая брюки.
– Нет, жалуешься.
Он тихо рассмеялся и посмотрел в ночное небо.
– Ладно, может быть. Пойми правильно, мне многое в этом нравится. Но некоторые люди… – Его слова повисли петлей ночного воздуха. Той самой петлей, подумала Сьюзан, которую он затягивал на шеях подчиненных.
– Ты хочешь сказать, что они вовсе не принципиальные, благородные, порядочные и достойнейшие? – сказала Сьюзан с насмешливым изумлением. – Черт, я должна кое с кем повидаться, чтобы получить обратно свои деньги.
Лиланд снова рассмеялся.
– К черту деньги. Мне нужно мое время.
Сьюзан задумчиво кивнула. Ей хотелось сказать: «Мне тоже нужно твое время». Она хотела предложить ему добежать до Ярмарки Времени, чтобы посмотреть, не осталось ли у них еще чего-нибудь, но вместо этого просто сказала:
– Посмотрим, что я могу сделать.
Она глотнула диетической колы и прислушалась, как смеются люди неподалеку.
– Что ты делаешь на Рождество? – вдруг спросила она. – Я имею виду, как быть с Хани? Что предлагаешь? Заберешь ее перед Новым годом или…
– Не знаю, где я буду на Рождество, и меньше всего думаю об этом. А это значит, что Дед Мороз отморозит на хрен мой нос в этом году, если ты понимаешь, о чем я, – с горечью сказал он, наклонился вперед, облокотился на колени и уставился перед собой невидящим взглядом. – И что это говорит обо мне?
Сьюзан потерла подбородок, изобразив задумчивость. Прищурившись, она внимательно посмотрела на него.
– Поразмыслив хорошенько, – начала она после многозначительной паузы, – я решила…
– А знаешь, что я решил? – Лиланд выпрямился, скрестил ноги и пристально посмотрел на нее.
– Что? – Она почти вызывающе вздернула подбородок.
– Что из меня такой же хреновый гомик, как из тебя гетеро.
Улыбка Сьюзан медленно поползла от уголков рта, протянулась до глаз, а затем разбежалась по всему лицу.
– Это лучший подарок ко дню рождения Хани, который я получила за весь вечер. – Она просияла.
– Это правда. – Он печально посмотрел на нее большими, недавно прооперированными глазами, моргая от их непривычной обнаженности.
– И поэтому-то прекрасно. – Сьюзан положила голову ему на плечо. Лиланд погладил ее по волосам. – Давай вернемся вместе. – Она взяла его руку в ладони. Лиланд наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Хорошо, – просто ответил он.
Они сидели среди обломков прошлого, которые медленно-медленно начинали соединяться.
Однажды она заблудилась на этом пути и так до конца и не выбралась, но на то были причины – причины бесконечные, как Голливудский бульвар. Как же она могла уйти от Лиланда, если шаги давались с таким трудом? Как можно перейти от быстрого движения к неподвижной индустрии движущихся картинок? Все ее силы ушли на то, чтобы остаться там, где она была, и понять, что это хорошо – что больше не всегда значит лучше и даже не всегда значит больше. Во многом это все тот же путь, который она проделала на месте, чтобы сохранить фигуру, она жила и живет там, где будет жить впредь и, видимо, жила всегда – в одном квартале и двух улицах от Лиланда – чтобы уберечь свою голову.
Смогут ли они, получится ли у них вернуться вместе? Будут ли они жить в том же прекрасном доме с запущенным первым этажом, с инициалами на полотенцах и порножурналами в гостевом домике? Смогут ли они вернуться вместе перед лицом всего мира – посещать премьеры, крестины и ездить в Диснейленд?
Нет, они вернутся по-голливудски – станут появляться вместе, но при этом как бы по отдельности, что подчас будет вводить в заблуждение. Вот они на премьере вместе с Хани и ее подругой, Лиланд обнимает Сьюзан, так ведь, она что-то шепчет ему, а он смеется и прижимает ее к себе. И говорит ей: «Я только что видел Джоша, у них с Кристин не все гладко. И я сказал ему: самая счастливая пара, которую я знаю, – это мы со Сьюзан». Лиланд смеется и наклоняется к ней, а она мягко отвечает: «Если они хотят быть счастливы, как мы, они должны жить, как мы».
Так что они вместе вернулись туда, где будут не слишком далеко друг от друга.
Сьюзан поняла, что не все так просто и есть разница между проблемой и неудобством – в ее дурацкой жизни была единственная проблема и был ад, который на нее обрушился. Если она пережила это, значит, переживет все – даже любовь. Возможно, вместо счастливого финала или в дополнение к нему на этот раз будет все. Вообще все. И когда ее спросят, была ли она счастлива, она ответит: «В том числе».
Большинство вопросов, в конечном счете, решаемы, если удается найти к ним подход, даже если все начиналось неправильно и безнадежно, и сдавило так, что ты чуть не задохнулся. Даже если ты думал, что никогда с этим не справишься, что раны никогда не заживут, что кошмарные видения… Все это в конце концов затихает и перестает тяготить тебя, если ты этого действительно хочешь, если стремишься преодолеть трудности. И ты обретешь покой и радость в чьих-то чувствах к тебе, вдыхая то лучшее, что есть друг в друге, и выдыхая все лишнее и ненужное.
Из динамиков донесся голос Леонарда Коэна, Сьюзан закрыла глаза и придвинулась поближе к Лиланду.
Не зажигай огней, прочти адрес при Луне,
Я не ревную к ним, пусть скрасят твою ночь:
Так мы друг друга не любили никогда,
Хоть было и неплохо,
Так мы друг друга не любили никогда,
Хоть было и неплохо…
