— Ничего и никого я укреплять не могу. Меня бы самого укрепить…
— Не хотите — не надо. Мы вас торопить не будем. Поработаете, приглядитесь к тематике отдела, к личному составу… Александр Маркович, наш заведующий, не привязывает жестко штатные единицы к лабораториям, позволяет сотрудникам свободную миграцию из одной в другую, лишь бы работали. Вот, например, есть у нас прекрасный специалист Игорь Константинович Полынин, так он вообще не связан ни с одной лабораторией, помогает сразу во всех, хотя формально числится у Дятловой…
Нешатов насторожился:
— Дятлова? Анна Кирилловна?
— Она самая. Ваш бывший научный руководитель. Кстати, она о вас самого высокого мнения, говорит, что в вас не искра божия, а целый божий костер. Наверное, вы хотели бы работать с ней?
Нешатов поморщился. Идти к Дятловой… Только что радовался, что его тут никто не знает… Поистине мир мал.
— Не хотите — не надо, — согласился Ган. — Есть еще три лаборатории, кроме дятловской. Авось направление работ какой-нибудь из них придется вам по душе.
— По душе… Чтобы что-то пришлось по душе, нужно прежде всего иметь это самое… душу.
— А у вас нет? — с любопытством спросил Ган.
— Под сомнением. Скорее всего, нет. Чему вы улыбаетесь?
— Вспомнил эпизод из Салтыкова-Щедрина про лягушкину душу. Не помните?
— Нет, — мотнул головой Нешатов.
— Напрасно. Стариков надо читать, запоминать. В общем, так: у учителя каллиграфии, кажется Линкина, нашли при обыске крамольную книгу «Средство для истребления блох, клопов и других насекомых». Поприжали его. Он с перепугу выдал, чего и не требовали. Сознался во всем. Смотрел, говорит, я однажды у пруда на лягушек «и был смущен диаволом». Дальше дословно: «И начал себя бездельным образом спрашивать, точно ли один человек обладает душою, нет ли таковой и у гадов земных? И, взяв лягушку, исследовал. И по исследовании нашел: точно; душа есть, токмо малая видом и не бессмертная». Хорошо?
— Хорошо, — слабо улыбнулся Нешатов. — Вот и у меня как у той лягушки: малая видом и совсем не бессмертная.
— Это вы «бездельным образом» мыслите. Вера в бессмертие души — одно из прекраснейших заблуждений человечества. Не торопитесь от него избавиться. Живите так, будто душа есть и бессмертна.
— Спасибо, — серьезно сказал Нешатов.
Он разглядывал собеседника: тот со своими мягкими губами, убегающим лбом, даже теневой небритостью вызывал у него подобие дружеского чувства.
— А вы какой лабораторией руководите? — неожиданно сам для себя спросил он. — Потому что, уж если работать, я предпочел бы работать у вас.
— Польщен, — поклонился Ган. — Формально я руковожу лабораторией по вводу в машину речевых сигналов. Фактически я универсальная затычка и козел отпущения, от науки давно отбился, совсем одичал. А лабораторией руководит Магдалина Васильевна Вишнякова. Отличный специалист!
— Женщина… — скривился Нешатов.
— Безусловно. К тому же прелестная женщина.
— Это мне все равно. Дело в том, что последние годы мной руководили, правда не научно, одни женщины. Для разнообразия мне хотелось бы поработать под руководством мужчины.
— К вашим услугам в любое свободное время. Только его у меня маловато. Замещаю заведующего отделом по всем нетворческим вопросам, как то: снабжение, отчетность, штатное расписание, связи с внешними организациями и так далее. Но поддержание вашей души в бессмертном виде охотно беру на себя: при моей загруженности это мелочь, капля в море. В любое время, если я здесь и не занят посетителями, приходите на обслуживание души. К сожалению, второго стола здесь поставить негде, даже посетители потолще сюда не вписываются. Пока выделим вам стол в общей комнате. Идет?
— Идет, — ответил Нешатов и сам удивился.
— Отлично. Значит, зачисляем вас на должность младшего научного в моей лаборатории. А там будет видно.
Ган включил телефон и отворил дверь в соседнюю комнату — видно, она-то и была «общей»; там опять шел спор, ворвавшийся через дверь неразборчивым гулом.
— Лора, дорогая, — сказал Ган своим приятным носовым голосом, — мы закончили раньше, чем я думал. Дайте, пожалуйста, товарищу Нешатову бланк автобиографии и личный листок по учету кадров.
«Попался, как мышь в мышеловку», — подумал Нешатов, но отступать было поздно.
Вошла Лора — фарфоровая, на длинных ногах, — от нее шло общее ощущение длины и голубизны — и положила на стол бумаги. На Нешатова она смотрела отрешенно, поверх.
— Спасибо, — сказал Ган. — Я иду на совещание, а вы, Юрий Иванович, заполните документы. А потом вас просил зайти директор института Иван Владимирович Панфилов. Лора вас проводит к нему, а то в наших переходах легко запутаться.
Нешатов заполнил анкету не без труда. Давно ничего такого не делал. Было время, когда он, от всего отрезанный, мечтал именно о самом заурядном, прозаическом: заполнить анкету, посидеть на профсоюзном собрании… Теперь это стало реальностью. Заполнял аккуратно, не торопясь. В графе «ближайшие родственники», подумав, поставил «нет». Отец и мать Нешатова погибли во время блокады, где были похоронены, он и сам не знал, находился тогда в детском стационаре для дистрофиков. Скорее всего на Пискаревском кладбище. Представил себе это кладбище, которого ни разу не видел, знал только по фотографиям в газетах. Чистый случай, что сам он не был похоронен там же. Посидел, одолеваемый мыслями. Взял себя в руки, начал писать дальше. Образование, специальность, ну это просто. Ученая степень — тоже. Забыл год защиты диссертации, посидел, вспомнил. Авторские свидетельства — это нетрудно. Много их было, но он все помнил. А вот со списком научных трудов получился конфуз: начисто забыл ряд названий, выходные данные. Записал не все, подумал: и так сойдет.
Устал, как от тяжелой физической работы. Встал, открыл дверь, отыскал глазами Лору (она была еле видна из-за вороха бумажных лент).
— Вот, заполнил.
— Положите, — Лора указала на соседний стол.
Людей, кроме нее, было еще несколько. У доски стоял коротыш с головой, похожей на свернутого ежа, и что-то доказывал, стуча мелом. Ему возражала женщина в темном. Когда Нешатов вошел, они замолчали, и он с отвращением почувствовал на себе любопытные взгляды.
— Теперь к директору, — сказала Лора. — Я вас провожу.
Лора шла рядом — длинная, тонкая, отвлеченная, волосы как бледное пламя. Коридор поворачивал и ветвился, снова полный людьми. После нескольких поворотов она сказала: «Здесь. Ну, я пошла». И понесла свою удлиненную, изысканную фигуру и равнодушное лицо обратно по коридору. Людской поток словно бы перед ней расступался. Она рассекала его, как весло воду.
На двери была табличка с надписью: «Директор института профессор Панфилов И. В.» Нешатов вошел. Миловидная секретарша с ярко-розовыми ушами, модно и броско одетая, говорила по телефону и на вошедшего внимания не обратила. Разговор шел долго; Нешатов ждал, готовый великодушно простить ее, если она говорит с подругой, и осудить — если с мужчиной. Одни и те же ужимки, похихикиванья были бы естественны в одном случае и отвратительны — в другом. Какое ему до этого дело? В сущности, она ему даже не нравилась. Эти розовые уши с сережками… Нешатов прислушивался к своим невнятным чувствам и дивился: неужели сквозь все мытарства жизни, все отчаяния и разочарования все-таки пробилась эта дурацкая самцовая убежденность, что все женщины — его? Мысли опять побрели в сторону, он увидел в воображении сцепившихся рогами оленей, свирепо борющихся моржей… Тем временем розовоухая секретарша смеялась, повторяла: «Надо же!» (у нее выходило «надыжа!») — и он интенсивно ее ненавидел. Наконец она сказала: «Ты, Лерка, звони», — и он ее простил, после чего она еще говорила минут десять. Окончив беседу, она положила трубку и поглядела на него бездонно-равнодушными глазами:
