Ах ты, чертова сука, да передам я свой иммунитет! Невосприимчивость к английским мужчинам. Моя дочь всегда будет нечувствительна к надоевшим своими плоскими шуточками англичанам с лошадиными зубами, бедрами, похожими на шарикоподшипник, и откляченной задницей.
– Они хотят дать вам валиум. – В голосе Иоланды звенит паника. – Он подействует на память.
Отлично, тогда я, возможно, смогу забыть его. Алекс говорил, что мечтает стать таким отцом, который по плачу малыша сумеет понять, голоден ли он, плохое ли у него настроение, устал ли, хочет ли в кроватку. Он говорил, что мечтает научиться определять, кто из детей предпочел червяков шпинату. Кто и что забыл помыть. Где потеряли одну перчатку. Он говорил, что нужно переделать известные американские шоу типа «Папа лучше знает» и назвать их «Папа ничего не знает. Ни капельки. Абсолютно ничего». Он говорил, что мы будем очень-очень счастливы. Именно в этом и заключалась одна из причин, побудившая меня влюбиться в него. А общие дети были частью основного пакета.
Однако проблема Возрожденных Обновленных Мужчин состоит в том, что они превращаются в еще большую занозу в заднице, когда идут по второму кругу.
Может, мне подать в суд в связи с нарушением Закона об описании товаров? Из предложенных образцов английской гетеросексуальности по доброй воле был приобретен один, обаятельный, привлекательный, эротичный. Как я могла покинуть самый экзотичный в мире уголок, полный жизнелюбия, солнца и плотских наслаждений, рай, где пенящиеся волны щетинятся серфингистами, которые мчатся к берегу, напоминая живые глиссеры, и променять его на край теплого пива и холодной воды в ванне? Как получилось, что я лежу здесь, лишенная индивидуальности, терзаемая болью, с привязанными к стойкам ногами?
Измерение влюбленных
Валиум позволил приподняться над болью. Мэдлин Вулф с высоты увидела, как она поднимается по трапу в белоснежный аэробус, летающую версию мужчины, ради которого она отказалась от привычного образа жизни, от дома, от всего, что ей было дорого. Когда она приняла столь важное решение, то с изумлением обнаружила, что может без сожаления расстаться с кучей вещей: с однотонным грузовичком «Холден-308», оснащенным двойным глушителем, «кенгурятником» и съемными козлами для досок для серфинга; с электрическим сотейником с тефлоновым покрытием; с доской для виндсерфинга; с длиннохвостым попугаем; с двумя ручными опоссумами, у которых хвосты были окрашены разноцветными кольцами; с садиком, где она заботливо выращивала горох и карликовые цветы; с хорошо оплачиваемой должностью инструктора по водолазному делу; с десятискоростным гоночным велосипедом; с пенопластовым плотиком и с шайкой приятелей. Она путешествовала налегке. Она была влюблена.
Мэдди взглянула на свои фиолетовые туфли-лодочки. Она поступила глупо, надев их. Однако все, что она делала в последнее время, трудно было назвать разумным. Александр Дрейк был зоологом. В промежутках между лазаньем по льдинам в Антарктике, карабканьем по склонам вулканов на Филиппинах, ползаньем по помету летучих мышей в тропических лесах Борнео его естественной средой обитания являлся телевизионный экран. Своими дорогостоящими научно-популярными сериалами, которые показывались по всему миру, Алекс восстанавливал утерянную связь между животными и налогоплательщиками. Фактически Алекс делал для природы то, что Плачидо Доминго – для оперы, Профьюмо[2]– для любителей посплетничать на тему секса, Мадонна – для красавиц с силиконовыми грудями. Многочисленные награды за программы, осуждающие противозаконные действия японских китобоев или бразильских скотоводов, придавали его образу необходимую долю романтизма и серьезности. Он был любимцем элиты.
Три с половиной миллиарда лет эволюции должны были привести к какому-то конечному результату. Как полагала Мэдди, Дрейк (см. Александр), бесспорный король телевизионных джунглей и кумир многочисленных «видеосапиенсов», являлся именно этим результатом.
Вот поэтому-то Мэдди воспринимала тот факт, что эта птица высокого полета «запала» именно на нее – непокорную, вредную, высоченную (самый маленький рост у нее был тогда, когда про нее говорили: «Высоковата для своего возраста»), автодидактичную (она где-то откопала это слово и выучила его, оно означало «самоучка»), откровенную рыжеволосую австралийку, – фантазией, неожиданно ставшей реальностью.
От долгого сидения в самолете ее ступни отекли и стали выпирать из туфель. Мэдди увидела, как она идет по Хитроу, проталкиваясь к таможне. Она одета в коротенькое облегающее платьице, в ушах сверкают сережки… наряд дополняют «очаровательные» серые носки, которые выдают в самолете. Она ест соленые орешки, и ей даже в голову не приходит, что ее внешний вид может символизировать их отношения, в которых тоже возник диссонанс.
Оглядываясь назад, Мэдди делает вывод, что то был первый этап их романа. «Самый легкий».
Потому что совместная жизнь, кажется, стала главной причиной разрыва. Мэдди, дабы предотвратить потрясение, к которому ведет продолжительное существование двух людей в одной квартире, послала Алексу исчерпывающий список своих недостатков и фобий, сопроводив его просьбой прислать ей такой же. В этот перечень она внесла и свое восхищение – преклонение неуча перед мастером – его умением острить (каламбурить, так она назвала его); и свой акцент (такой же четкий, как стук, когда опрокидываешь стул); и свою путаную карьеру: она была «мастером на все руки» – и водителем погрузчика на шахте со сдельной оплатой труда (единственная женщина на пятьсот мужиков), и манекенщицей в фирме, выпускавшей купальные костюмы, и первым помощником капитана на судне-ловце креветок в Дарвине, и воздушной акробаткой в цирке Оз, и водителем грейдера на ремонте дорог, которым занимался Департамент шоссейных дорог (тогда она выдолбила в каске дырку и пропустила через нее свой рыжий хвост), и подсобным рабочим на стрижке овец, и спасателем, и инструктором по водолазному делу, кем и работала в последнее время в бухте Троицы. Так, перечисляя свои отвратительные привычки, главной из которых была любовь к сэндвичам с куриной грудкой, Мэдди дошла и до пункта, в котором указала свою «склонность затевать драки в баре».
«Временами, – призналась она, – я прямо говорю всяким козлам, что вобью им яйца в мозги, если, конечно, у них есть и то и другое».
В ответном письме Алекс написал, что они познакомились только благодаря мятежному характеру Мэдди. Ему нравилось рассказывать окружающим, что все началось, когда он переходил Сидней-стрит и случайно сбил с Мэдди, остановившей свой грузовичок на светофоре, ее широкополую шляпу, которая высовывалась из окна. Посчитав, что он сделал это намеренно, Мэдди выскочила из машины и «нагнала на него страху». Однако ее триумф был недолговечным. Немного остынув, она обнаружила, что дверь машины захлопнулась, а двигатель работает, что столпившиеся вокруг прохожие от души смеются над ней, а «преступник» посматривает на нее с вожделением, что светофор уже переключился на зеленый, что позади ее машины образовалась пробка и водители исступленно гудят, и что у нее почти кончился бензин. К тому времени, когда Мэдди выпросила проволочную вешалку у хозяина китайского ресторанчика на углу, забралась в машину, дотащилась до бензоколонки и заправилась, она была вымотана до предела, поэтому приняла его извинения и согласилась в знак примирения выпить с ним.
