В глубине души Матахатиро чувствовал, что ему грех жаловаться. Вспоминая манеру разговора Китидзо и поведение Хосои, который так нахально отбил у него работу, он догадывался, что подходящие предложения появляются крайне редко. Жизнь обычного ронина оказалась куда тяжелее, чем он предполагал.
Матахатиро перешел через мост Рёгоку. Нужный ему дом находился в первом квартале Хондзё, за храмом Эко-ин. Дойдя до этого квартала, он сверился с картой, полученной от Китидзо, и свернул на узкую боковую улочку.
Матахатиро никогда не служил в Эдо и плохо разбирался в хитросплетениях здешних улиц. Поэтому Китидзо быстро набросал ему на листке бумаги план, который оказался на удивление точным, так что через некоторое время Матахатиро, не пропустив ни одного поворота, стоял перед домом, обнесенным высокой оградой. Вокруг него было налеплено множество похожих домов, но, несмотря на это, в квартале стояла тишина.
Войдя в низкие ворота, Матахатиро направился ко входу. Прямо у порога, завалившись на бок, спала небольшая собачка каштановой масти. «Это и есть, что ли, моя подопечная?» — подумал Матахатиро, глядя на ее не слишком привлекательную мордочку. Собака приоткрыла веки, мельком взглянула на Матахатиро и снова погрузилась в сон. Положив морду на вытянутые вперед лапы, она грелась на весеннем солнышке. Видно, тщеславие было ей чуждо.
Заслышав Матахатиро, из дома вышла толстая старуха и осведомилась о цели его прихода. Через некоторое время на пороге появилась молодая женщина лет двадцати. Она была так красива, что трудно было отвести взгляд. По всей видимости это и была О-Тоё, о которой говорил Китидзо, — наложница оптового торговца сандалиями-сэтта[5]по фамилии Такурая, лавка которого находилась в районе Рёгоку-Ёнэдзава.
Увидев Матахатиро, женщина присела на дощатый настил и жеманно сложила руки на груди:
— Ах, как хорошо, что вы пришли. А то все нет никого и нет, я уже думала послать человека к господину Сагамия, чтобы напомнил о моей просьбе, — она приветливо улыбнулась, слегка склонив голову набок. — Пожалуйста, проходите.
Обрадованный таким радушным приемом, Матахатиро переступил через порог и прошел в чайную комнату.
— О-Ёси-са-а-н! — звучным голосом позвала женщина, усаживаясь перед продолговатой жаровней-хибати.[6]Появилась давешняя старуха, с заговорщицким лицом разложила чайную утварь и скрылась. Женщина налила Матахатиро чай, а сама подвинула к себе курительный набор и набила табаком тонкую трубку.
— Вы не курите? — спросила она, изящно выпуская струйку дыма.
— Я, с вашего позволения, воздержусь.
— Ах, вот как. Какой серьезный молодой человек, — сдержанно засмеялась женщина, прикладывая к губам тонкие пальцы. Кожа ее отливала редкой белизной. Она была не просто белой, а какой-то сияющей, словно ее натерли до блеска. Картину дополняли большие, резко очерченные глаза и слегка выступающая нижняя губа. Красавица, да и только.
«Какие же они всегда ухоженные, все эти любовницы и содержанки», — думал Матахатиро, с интересом глядя на женщину. При этом он вспомнил потемневшие от солнца и тяжелой работы лица домохозяек, живущих в трущобах, где он снимал комнату. Их хватало на все: они находили себе дополнительный приработок, отправлялись на поденные работы со своими мужьями, до хрипоты лаялись друг с другом, встречаясь у колодца, там же зачастую устраивали и потасовки, поколачивали своих бестолковых мужей, ругали непослушных детей — и только на уход за собой у них не оставалось ни времени, ни сил.
Но более всего Матахатиро радовало то, что ни простолюдинки из доходного дома, ни эта женщина, сидящая перед ним, не чурались его из-за принадлежности к самурайскому сословию. Когда Матахатиро только поселился в доме за храмом, соседи какое-то время присматривались к нему с недоверием, обычным по отношению к чужакам. Но всего через месяц-полтора, стоило только окружающим увериться, что он осел здесь прочно и надолго, семья, снимавшая соседнюю комнату, уже угощала его соленьями, сосед с противоположной стороны пару раз зашел одолжить риса, а хозяйка из дома напротив привезла ему подарок, который купила во время паломничества в какой-то далекий храм. Жители трущоб обращались к нему просто «сударь».
В его родных местах такого отношения к самураю даже представить себе было невозможно. Более того, за исключением бродячих ронинов, которые появлялись ниоткуда и исчезали в никуда, Матахатиро не знал ни одного самурая, который не имел бы своего сюзерена. Заведенный порядок строго требовал, чтобы даже отставные воины продолжали жить в соответствии со своим статусом.
В обществе молодой женщины, которая, слегка склонившись на бок, сидела перед ним и покуривала трубку, Матахатиро чувствовал себя спокойно и умиротворенно. Что ни говори, а необычную работенку подкинул ему этот зануда Китидзо. Кстати, о самой работе-то он еще и не спросил.
— Ну, так что же, хозяйка, то есть… — замялся Матахатиро, не в силах подыскать нужное обращение.
— Меня зовут О-Тоё. И вы зовите меня так же, — сказала женщина и неожиданно рассмеялась высоким надтреснутым голосом, обнажив мелкие белые зубы.
«И впрямь, какая же она хозяйка — она ведь никому не жена».
— Мой муж… ну, господин… Он такой порочный человек. Вам, поди, уже Сагамия обо всем насплетничал. Я ему не жена, но живу у него на содержании, вот так, — О-Тоё на мгновение игриво высунула язык. Матахатиро отметил, что несмотря на сомнительный статус, вела она себя достаточно раскованно.
— Простите. Так какую же все-таки работу вы хотите мне поручить?
— Вы видели собачку? Каштановую?
Похоже, она имела в виду ту самую собаку, что, безмятежно развалившись, спала у входа в дом.
— Да, видел.
— Так вот, возможно, то, что я скажу, покажется вам странным. — О-Тоё заговорила полушепотом и кокетливо поманила Матахатиро к себе. Когда он пододвинулся поближе, О-Тоё перегнулась к нему прямо через хибати. Ее лицо, гладкое, как тутовый шелкопряд перед окукливанием, вплотную приблизилось к Матахатиро, так что он даже почувствовал исходивший от женщины приятный аромат. «Появись сейчас внезапно ее хозяин Такурая, хлопот не оберешься», — подумал Матахатиро, но продолжал внимательно слушать.
— Эту собачку зовут Мару. И последнее время за ней стали охотиться.
— Охотиться? Что вы имеете в виду? Кто-то хочет ее украсть?
— Может быть, украсть, а может быть и убить… — О-Тоё впилась взглядом в Матахатиро.
Ее лицо оставалось неподвижным, только зрачки черных глаз слегка подрагивали. Матахатиро впервые сидел так близко, лицом к лицу, с чужой женщиной. От охватившей его неловкости, он отвел глаза в сторону:
