Германик как главнокомандующий рейнской армией был отозван и переведен на восток империи.
В течение нескольких следующих лет Херея поднялся в звании до центуриона первого класса, служил в Германии и Галлии и никогда больше не видел Германика. Но он не мог его забыть, не мог уже потому, что его сын Калигула стал совсем не таким, как ожидали, и казалось, что как личность он совсем ничего не унаследовал от своего отца.
После проведения преобразований в землях Армении и Каппадокии Германик отправился в путешествие по Египту, не получив, однако, как того требовалось, императорского разрешения. Египет был со времен Августа императорской собственностью и находился под личным управлением принцепса. Поскольку для политической власти Рима здесь всегда существовала угроза, патриции, сенаторы и даже представители правящей династии должны были получать у императора разрешение на посещение этой провинции.
Германик же этого не сделал, и никто не знает почему. Возможно, по той причине, что он путешествовал как частное лицо и не чувствовал себя обязанным соблюдать предписания для государственных чиновников. Его семилетнему сыну Калигуле было разрешено сопровождать отца в Александрию, шумный густонаселенный город — не намного меньше Рима, но дух Египта, трехтысячелетнего Египта, здесь не чувствовался. Александр Великий основал этот город, как и многие другие, из стратегических соображений, и династия Птолемеев правила здесь триста лет, пока Рим — так объяснил Германик своему сыну — не победил Клеопатру и не взял власть в свои руки.
Они нанесли визит вежливости римскому префекту, который управлял землей от имени императора и нес ответственность только перед ним. В конце непринужденной беседы префект осторожно спросил:
— Благородный Цезарь Германик, я предполагаю, что ты сообщил своему отцу, императору Тиберию, о предпринятом путешествии?
— Разве я должен был это сделать? — спокойно спросил Германик.
Префект смущенно вздохнул:
— Но, Цезарь, ты же знаешь о предписании: патриции, сенаторы и члены семьи императора обязаны…
— Постой! — перебил его Германик. — Я не сенатор и путешествую по стране как обычный человек, который хочет усовершенствовать свои познания. Мои войска остались в Сирии, со мной только сын и слуги. Не стоит и говорить об этом! Если считаешь своей обязанностью, можешь сообщить о моем путешествии в Рим — я даже прошу тебя об этом. После возвращения я сам отвечу перед императором.
Спустя несколько дней Германик отправился от пристани Канопус в путешествие по Нилу в южном направлении. Впрочем, прежде они с сыном посетили саркофаг Александра Великого в центре города. Вокруг него Птолемеи расположили свои склепы, но Германик отмахнулся, когда сопровождавший хотел показать им захоронения греческих царей.
— Нет, мой друг, могилы этих греков ничего для меня не значат. Мы хотели отдать честь Александру и только ему.
Забальзамированное тело царя Македонии и завоевателя мира лежало в золотом гробу, крышка которого была изготовлена из тончайших хрустальных пластинок. С чувством благоговения подошли они ближе. Калигула схватил отца за руку и не отпускал, пока они оставались в душном помещении, освещенном факелами. Через мутный хрусталь лик мертвого правителя был едва узнаваем, но это почерневшее, впалое лицо излучало магическое достоинство. Верхнюю часть его тела покрывала золотая броня, ноги были завернуты в пурпурную ткань.
Германик положил перед саркофагом жертвенный дар — золотой терновый венок. Он наклонился к Калигуле и прошептал:
— Египтяне сделали из него бога, греки почитали его, весь мир склонялся перед ним. Но помни о том, что все преходяще. Великий Александр мертв и вечно будет спать в своем гробу, а многие из завоеванных им земель принадлежат сейчас Римской империи — и Греция с Египтом тоже.
Калигуле же так понравилась золотая броня с изображенными на ней прекрасными картинами, что он спросил отца:
— Если теперь все, чем тогда владел Александр, принадлежит Риму, тогда и этот золотой панцирь тоже наш. Ты можешь его взять?
Германик посмотрел на сына и увидел вспыхнувшие в его глазах алчные огоньки.
«Детская болтовня», — подумал он, но вопрос расстроил и возмутил его.
— Это кощунство, Гай! Благородному человеку подобные мысли не придут в голову. Но ты еще маленький мальчик, и поэтому давай забудем твои слова.
Однако Калигула не забыл прекрасную броню с золотой чеканкой.
Вниз по Нилу доплыли они до Мемфиса, бывшей столицы Древнего Египта. С тех пор как Александрия выросла и превратилась в огромный город, Мемфис опустел и стал разрушаться. Многие из когда-то роскошных храмов и дворцов лежали в руинах, но величественный храм Птаха по-прежнему гордо возвышался, и культ быка Аписа в Египте все еще был силен. Они посетили загон, где обитал священный бык, почитаемый многими верующими как «живая душа» бога-создателя Птаха.
— Разве таким может быть бог? — разочарованно спросил Калигула, показывая с ухмылкой на черного с белыми пятнами быка.
— Нельзя смеяться над верой других народов, сын мой. Апис почитался уже тогда, когда до создания Рима оставалась еще тысяча лет. У каждого народа свои боги, и шутить над ними не пристало.
Из Мемфиса корабль привез их в Тебен, который тоже долгое время был резиденцией правителей Египта. Жрец провел отца с сыном по обширным территориям, прилегающим к храму, и во время его рассказа снова и снова звучало имя Рамзеса.
— Они были богами, фараоны Древнего Египта, — объяснил жрец. — Святые создания, неприкосновенные, высоко стоящие над людьми. Как правило, они брали в жены своих сестер, чтобы не испортить божественной крови. Их слово было законом, и ни народ, ни жрецы не ограничивали их власти. Они носили титул совершенного Бога и сына Солнца, и тех, кто прикасался к ним, тут же казнили.
Калигула был слишком мал, чтобы понять все, но рассказанное глубоко потрясло его и навсегда врезалось в память. Германик поспешил покинуть Египет до наступления летней жары и отправился с сыном в Сирию, где остановились остальные члены семьи.
Здесь его ожидали неприятности с наместником Пизо, завистливым и ревнивым к славе Германика, который попросту игнорировал или отменял многие из его распоряжений. Вскоре мужчины стали смертельными врагами и старались избегать друг друга. Неожиданно Пизо уехал, а Германик сразу после этого тяжело заболел. Врачи не могли установить причину болезни, но Германик утверждал, что Пизо подсыпал ему медленно действующий яд, а затем, чтобы не навлечь на себя подозрений, спешно уехал. Во всяком случае, Агриппина, его жена, верила этому.
В октябре Юлий Цезарь Германик умер в страшных муках, с пеной у рта. Странные пятна пошли по всему его телу. Когда после ритуального сожжения стали собирать пепел, среди обугленных останков нашли его сердце. Тогда убеленными сединами врачи покачали головами и дали вдове понять, что такое часто случается, если человек умер от яда. Доказательств было достаточно, и жаждущая мести Агриппина сразу после возвращения обвинила Пизо в убийстве мужа. Во время процесса Пизо покончил жизнь самоубийством, хотя многие утверждали, что это Тиберий, прежде чем дело получило широкую огласку, распорядился его уничтожить.
