Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Увидев такое скопление государевых стражников, Яков подумал: «Значит, кто-то упредил стрельцов о человеке. А раз их столько понабежало, то знали они, противу кого идут, и опасались его. Отчего? И кто же он?»
И отгадка той загадке сделалась близка, но не додумал Яков до конца. Потому как отвлекся — стоячая до того картина пришла в движение.
Стрелецкий голова, дождавшись, когда его люди равно распределятся полукругом и изготовятся, зычным, прокатившимся над всей площадью голосом скомандовал:
— Живым бери! Бей его обухами! Гей, соколы, смыкай круг!
«Видать, первый наскок парень тот отбил, и двух при этом покалечил, а прочих напугал, — пронеслось в голове Якова. — Ловок!»
— Ой, беда будет, польется кровушка, да полетят головушки на сыру землю, — запричитал кто-то сзади тонким голосом.
А Якову показалось, что прижатый к стене незнакомец криво усмехнулся, глядя на тронувшихся с места стрельцов. Но усмехнулся или нет, а бердыш с желоба взял в руку и…
— Батюшки святы! Висусе Христос! — пропищала какая-то старуха.
— Истинно глаголю, демон! — густым поповским голосом возвестил кто-то за спиной Якова.
— Казак, казак, не то умеют. С малых лет тому учатся.
— Не, чародей заморский, хвакирами зовутся. Они в глаза наводют того, чего нет.
А вокруг незнакомца в полосатой рубахе и травяных штанах, летал, словно оживший, бердыш. Топор оказывался то справа, то слева, то выскакивал из-под мышки, то из-за спины, древко перескакивало из одной в ладони в другую. Руками или колдовством орудовал чудный человек — сказать было нельзя. Яков видел лишь мельтешение дерева и металла, сливающееся в замысловатые фигуры.
Стрельцы, было уверенно шагнувшие вперед, остановились в остолбенении. А полосатый человек будто бы ждал той заминки. Отбросив бердыш, он в два скока одолел путь до желоба, запрыгнул на него, побежал, разбрасывая брызги, подскочил, пропуская под собой топор опомнившегося стрельца, понесся по поилке далее и спрыгнул за стрелецкими спинами. Якову сделался ясен замысел ловкача: добраться до лошадей, верхом убраться с площади, а дальше — с божьей помощью.
И добрался бы он до коней. Стрельцы, неожиданно оказавшиеся позади, в мешающих бегу кафтанах и с тяжелящими руки бердышами, отставали. Ни у кого из них не случилось пистоля — стрельнуть вслед. Беглец уходил.
Внезапно из площадной толпы вылетел змеей из засады длинный кнут, оплел ногу бегущего.
Яков несся, смешавшись со стрельцами и страшась получить древком в ребро — не путайся, дескать. Поспел подьячий к тому мигу, когда один из государевых стражников, презрев наказ старшего, с размаху опустил бердыш, метя лезвием в голову лежащему на земле беглецу.
«К богу душа полетела», — проговорил про себя запыхавшийся подьячий Яков Михлютьев, но вышло так — поторопился.
Чудной человек ужом крутанулся на земле и блестящий полумесяц топора, не задев человечьей плоти, рассек утрамбованную копытами и подошвами землю, уйдя в нее на два вершка. Почти слитно с чмоком разрезаемой тверди и громким выдохом стрельца незнакомец выбросил ладонь вверх, обхватил ею древко и рывком поднял себя на ноги. Мелькнула полосата ткань и, замысловато извернувшись туловом и даже малость присев, парень опустил локоть на древко бердыша. Хрустнуло дерево, переломилось. Видевшие это ахнули. А стрелец потерял опору, его повело вперед и пасть бы ему ниц, но удержала от того нога. Да, да, нога в черном сапоге с завязками, взлетевшая вверх и ударившая стрельца в адамово яблоко. Пышноусый стражник государев с открытым от удивления ртом и с обломком древка в руках медленно заваливался навзничь.
Это сейчас, сидя в покое, Яков сумел разобрать ту круговерть по косточкам. А тогда в глазах мельтешило, одно молнией сменяло другое и ум не поспевал за глазами. Ума тогда хватило разве, чтоб подивиться, как это рукой можно толстую палку перешибить? Или деревяха трухлява была по недосмотру стрельца?
А потом на миг зрелище от Якова заслонила синяя спина. Подьячий сумел выглянуть из-за нее, когда чудной человек уже дергал кнут, конец которого все еще оплетал его ногу. Из-за мешков с овсом вылетел на открытое место и растянулся на спине человек с вытаращенными от ужаса глазами. К своему удивлению Яков признал в кнутобойце гончего татарина Ильдарку.
И тут наконец подлетели подотставшие стрельцы. «Изрубят строптивого молодца, — подумалось Якову, — аки капусту». Так бы, небось, и было, да хорошо стрелецкий голова упредил своих соколов криком:
— Живым, черти! Самих сгною!
Лезвия бердышей застыли над белесой головой. А чудной человек почему-то не поднимался с земли, сидел, снимал путы кнута с ноги и говорил что-то себе под нос (Якову удалось разобрать «Достали…», «Дурак с плеткой на ваше счастье…»). Откуда и чего достали, Яков не уразумел, а насчет дурака-то верно сказано — не шустр умом Ильдарка, зато шустр гонцом скакать.
И вдруг Яков услышал имя. Произнесли его стрельцы, от стрельцов имя подхватили в толпе. И тогда подьячий понял, кого не смог опознать, а должен был узнать сразу, ибо обязывали его заучивать приметы. И ведь заучил он! И помнил ведь он главну опознавательну примету, да не пришло на ум ко времени, вылетело куда-то…
Огласив вздохом вечернюю тишь, Яков вывел на бумаге, по которой плясали тени от колыхающегося свечного пламени: «А признал я его, боярин-батюшка, едва завидевши»…
Но вот о чем ни то что не напишет, не скажет никому подьячий Яков Михлютьев, так это о находке своей. И тем паче не покажет ее никому. А ну как донесут, что он колдовские поделки сберегает! И взаправду может оказаться чернокнижья удумка, то Якову неведомо, не видал Яков прежде таких.
Приметил подьячий во время поединка чудного человека со стрельцами, что отлетела на сторону крохотная вещица, блеснув в лучах, и осталась на земле под желобом для поения лошадей. Когда плененного увели и праздные разошлись, Яков подобрал ту вещицу. Сейчас она лежала перед ним на столе развернутая и разглаженная.
В мизинец длиной. То ли бумажка, то ли ткань, гладкая и красочная. Блестела даже под свечным светом, словно серебро вживлено. Нарисована на ней картинка махонька: будто подушки стоят, прислонившись одна к другой. И запах от нее исходил приятственный, ласкающий ноздрю. Может, для нюханья и сотворено заморскими умельцами. А, может, для чего неправедного, нехристианского.
Да хоть и пугался Яков, касаясь той вещи, но влекла она его отчего-то.
А еще написано на вещице той что-то было буковками нерусскими, крупными и мелкими. Крупные Яков уже, не вытерпев, перерисовал на обрывок бумаги, чтоб в Москве-городе показать Федьке-толмачу из Посольского приказу. А срисовал он вот что: «ORBIT WINTERFRESH»…
ИСТОРИЯ 2.0
Золотой эшелон
Кислотные огоньки бегали по многочисленным гирляндам. Рвущиеся из динамиков супербасы качали полуголую, потную, пьяную, удолбанную толпу. Стробоскопы вырывали из хаотичной массы отдельные движения, превращая их в пляску святого Витта.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
