Когда впечатляющий спектакль подошел к концу и в зале после надлежащей паузы установилась полная тишина, Камин высоким, звонким голосом, чтобы хорошо было слышно всем присутствующим, обратился к нам с Барнаром, или, точнее, начал бросать в нас слова:
– Слушайте меня, чужестранцы! Ваша вина доказана, но вам сохранят жизнь. Это решение продиктовано отнюдь не стародевической сентиментальностью. Ваши преступные навыки и воровская смекалка необходимы для спасения жизни куда более достойной, чем обе ваши, вместе взятые. Готовы ли вы купить жизнь ценой собственной храбрости?
Да, говорил он красиво, ничего не скажешь! Я невольно задумался, а не достигло ли мое замечание, сделанное во дворе, его ушей в этом святилище? Но в конце концов решил, что скорее всего нет. Подручные редко бывают излишне откровенны с хозяином, столь очевидно влюбленным в самого себя. Придя к такому выводу, я отвесил ему безукоризненно изящный поклон, от которого загремели цепи у меня на ногах и руках.
– Что касается храбрости, Повелитель, то у нас ее не больше, чем необходимо простым недалеким смертным для того, чтобы свести концы с концами в этом мире. Ну а раз речь зашла о покупках, то, думаю, нелишне будет сначала поинтересоваться ценой, а потом уже отвечать «да» или «нет», что бы мы нам ни предлагали приобрести.
Как ни странно, мое вполне резонное замечание, похоже, застало Камина врасплох. Неужели он всерьез рассчитывал настолько запугать нас своей любительской постановкой, чтобы мы согласились на любое предложение, даже не спросив об условиях? Человек, уверенный, что смерть на дыбе – худшее из всех возможных испытаний, которые только могут существовать в мире, наверняка окажется ненадежным союзником в рискованном предприятии.
Нижняя челюсть Камина дрогнула и поползла вниз, когда он услышал мой ответ, а в глазах мелькнула тень страха, что он не сможет заручиться нашим согласием. Но он тут же опомнился и поспешил скрыть неуверенность под суровой гримасой.
– В подробности этой трагедии вас посвятит тот, чьи руки запятнаны виной за случившееся. Он и заплатит страшную цену, если… если кто-нибудь не спасет положение. А теперь отправляйтесь к Чарналу! Потом вас приведут на Совет и вы скажете, согласны или нет.
Пока нас вели по коридору к лестнице, Барнар шепнул мне:
– Он боялся, что мы откажемся. Работенка-то, видать, та еще, Ниффт.
Сомневаться в этом, похоже, не приходилось. Нас привели в боковое крыло особняка, где мы поднялись по лестнице на четвертый этаж и оказались у массивной двери под усиленной охраной: двое часовых внутри, двое снаружи. Войдя в нее, мы увидели сухопарого лысоватого человека, который, сидя за столом, пожирал завтрак. Не вставая, он кивнул нам. По всей видимости, именно его руки пятнала вина, хотя мы не заметили на них ничего, кроме масла и хлебных крошек. Они же густо усеивали и поверхность стола. Фигурой Чарнал сильно напоминал морковку: тело его сужалось от плеч вниз; ел он при этом за двоих. Довольно распространенный тип. Одет он был в дорогую, но крайне неопрятную и основательно поношенную тунику. Его клочковатая бородка и реденькие седые волосики на затылке торчали в разные стороны. Глаза у него были умные, но взгляд рассеянный. На меня он сразу же произвел впечатление человека, больше привыкшего к обществу книг, чем людей.
Старший из сопровождавших нас охранников велел Чарналу прекратить жевать.
– Уже заканчиваю! – торопливо откликнулся тот и закинул в рот остатки завтрака. Потом, облизываясь и отряхивая крошки с ладоней, поднялся на ноги.
Слабое утешение завтраком осталось позади, надо было возвращаться к собственному незавидному положению и к нам. Чарнал и впрямь пребывал в глубоком унынии, – это было видно по тому, как опустились его плечи, пока он обдумывал информацию, которую ему приказали сообщить нам.
Несмотря на это, он все-таки не забыл, что за утро мы пережили. Вытянув из-под стола табурет, он придвинул его ко мне, а Барнару указал на свою койку. Сам же, смахнув со стола последние следы трапезы, уселся на него, длинные его ноги почти доставали до пола. Сложив руки на коленях, он некоторое время мрачно смотрел на них. Затем поднял на нас глаза и заговорил:
– Ты – Ниффт Проныра из Кархман-Ра. А ты – Барнар Бычья Спина, Чилит. Меня зовут Чарнал, я из Дальней Корнувии. Вы – лучшие в своем ремесле, и в любом деле, что требует остроты ума и ловкости рук, являетесь признанными мастерами не только по обе стороны Агонского моря, но и в западных водах. Я же – посредственность в своей профессии, хотя она куда значительнее вашей. Я изучаю слова Силы. Я достаточно далеко заходил по тропам темного знания, чтобы понимать, что и как следует покупать у настоящих чародеев. Однако хватит о наших совместных возможностях, господа. Их с лихвой хватило бы для решения любой задачи, что под силу человеку. Но задача, которая стоит перед нами, превосходит человеческие силы.
Она невыполнима. И все же, признаюсь, передо мной забрезжила искра надежды. Способны ли вы в это поверить? Столь неискоренима человеческая глупость, столь…
– Прошу прощения, Повелитель Заклинаний Чарнал, – перебил его мой друг. – У тебя была возможность свыкнуться с обстоятельствами этого дела, но и мы в свою очередь тоже хотели бы пройти через потрясение первого знакомства с ними. Утро задалось изнурительное. Может быть, начнешь с простого изложения фактов?
Чарнал отвесил Барнару насмешливый поклон.
– Разумеется, ты прав. В конце концов, именно вам двоим придется вынести основную тяжесть этого предприятия. Моя жизнь зависит от вашего успеха, так что рискуем мы одинаково, но внизу окажетесь именно вы – ах, простите! Все дело вот в чем: надо вернуть человека, захваченного в плен демонами, из первичного подземного мира обратно в мир живых. Пленник – юноша по имени Уимфорт. Он – единственный сын Повелителя Кнута и мой прежний… наниматель. По счастливой случайности нам примерно известно его местонахождение. В этом нам повезло, но вот место, где он оказался, не самое удачное. Видите ли, Уимфорт вызвал боншаду. Она его и утащила. Боншады – это водные существа…
Чарнал продолжал смотреть на нас, удивленно вскинув брови. Барнар медленно кивнул:
– По-моему, я понял. Мальчик где-то на дне моря Демонов.
III
Чарнал показал нам миниатюрный портрет Уимфорта, принадлежавший его отцу. Сын Повелителя Кнута был красивым парнишкой лет шестнадцати. Высокомерный взгляд ясных глаз и дерзко вздернутый подбородок, подмеченные художником, вполне соответствовали истории, рассказанной Чарналом. Медальон кованого золота, куда был упрятан портрет, подтвердил нашу догадку о том, что градоначальник Кайн Газера без памяти любит своего сына и все ему прощает. Неудачливый знаток Слова упомянул об этом лишь вскользь, не решаясь высказываться более откровенно в присутствии людей Камина.
В последние три года Уимфорт получал от отца столь значительное содержание, что денег с лихвой хватило на довольно обширное знакомство с искусством Силы. Разумеется, настоящих глубин юнец так и не достиг, ибо истинное понимание оплачивается полновесной монетой усердного труда и долгих размышлений. Однако он нанял себе в помощь Чарнала и под его руководством пролистал несколько трудов по магии. Кроме того, он вменял в обязанность наставнику доставать для него и другие книги, о которых он узнавал из разных источников. Большую часть этих по-настоящему серьезных работ Чарнал не стал бы рекомендовать вниманию столь легкомысленного молодого человека, как Уимфорт, однако каждый раз уступал желаниям своего ученика, правда лишь до тех пор, пока они соответствовали его принципам. В Корнувийской Академии, где его разыскали агенты Уимфорта, он не заработал бы и половины тех денег, что платил ему сын богатого скотопромышленника. И тем не менее академик регулярно доводил своего ученика до бешенства, наотрез отказываясь помочь в исследовании особенно опасных областей магического искусства.
