Гондольер оттолкнулся от причала, и их неспешное путешествиеначалось. Оливер фотографировал, а Шайлер пыталась наслаждаться видами. Но хотядевушка и восхищалась красотой города, в то же время ее захлестнуло ощущениегоря и беспомощности. Что же ей делать, если она так и не отыщет дедушку? Еслине считать Оливера, она совершенно одинока, у нее нет никого на всем беломсвете. Она беззащитна. Что с ней будет? Серебряная кровь — если этодействительно был кто-то из Серебряной крови — уже дважды едва не добралась донее. Шайлер прикрыла шею рукой, словно защищаясь от былого нападения. Как знать,вернется ли это существо? А если да, то когда? И прекратятся ли убийства, какнадеется Комитет, или будут, как подозревает она, продолжаться до тех пор, покаим всем не придет конец?
Шайлер вздрогнула, хотя было тепло, посмотрела на другуюсторону канала и увидела, как из одного из домов вышла женщина.
И выглядела эта женщина до ужаса знакомой.
«Этого не может быть!» — подумала Шайлер. Это невозможно! Еемать сейчас находится в Нью-Йорке, в больничной палате. Она пребывает в коме.Она никак не могла оказаться в Италии. Или все-таки могла? Может, она, Шайлер,чего-то не знает об Аллегре?
И тут женщина, словно бы услышав ее мысли, взглянула прямо вглаза Шайлер.
Это была ее мать. Шайлер уже не сомневалась в этом.Прекрасные белокурые волосы Аллегры, тонкий аристократический нос, ее острыескулы, ее гибкая фигура, ее ярко-зеленые глаза...
— Оливер!.. Это... о господи! — воскликнула Шайлер, дернувдруга за куртку.
Она лихорадочным жестом указала на другую сторону канала.Оливер обернулся.
— Чего?
— Вот та женщина! Кажется, это... кажется, это моя мать! Воттам! — вымолвила Шайлер, указывая на силуэт, который уже почти исчез в толпелюдей, выходящих из Дворца дожей.
— Ты чего, с дуба рухнула? — поинтересовался Оливер,внимательно глядя в ту сторону, куда указала девушка. — Вон та женщина? Тысерьезно? Скай, ты спятила? Твоя мать сейчас в Нью-Йорке, в больнице. И онакататоник, — сердито произнес он.
— Да-да, я понимаю, но... Слушай, вон она показалась! Этоона! Ей-богу, она!
Шайлер вскочила.
— Эй, куда тебя несет? — возмутился Оливер. — Что на тебянашло? Погоди! Скай, сядь! — И он пробормотал себе под нос: — Мы только времязря потратим.
Девушка развернулась к нему и сердито сверкнула глазами.
— Ты вообще-то не обязан идти со мной!
Оливер вздохнул.
— Угу, как же. И ты добралась бы до Венеции сама? Ты дальшеБруклина не продвинулась бы.
Шайлер громко выдохнула, не спуская глаз с белокуройженщины, ей не терпелось покинуть едва ползущую гондолу. Оливер прав: она былау него в долгу за то, что он сопровождал ее в Венецию. И ее раздражала такаязависимость от него. О чем она ему и сообщила.
— Тебе полагается зависеть от меня, — терпеливо объяснилОливер. — Я — твой проводник и обязан помогать тебе ориентироваться в мирелюдей. Я только не понимал, что это означает быть твоим турагентом, — но ладно,не проблема.
— Тогда помоги мне! — резко бросила Шайлер. — Мне нужнотуда!..
Она вдруг решилась и одним изящным прыжком перемахнула изгондолы на тротуар. Ни один человек не смог бы проделать такой прыжок,поскольку до берега было добрых тридцать футов.
— Шайлер! Погоди! — завопил Оливер, пытаясь не отстать отдевушки. — Andiamo! Segua quella ragazza![1] — выкрикнул он,веля гондольеру следовать за Шайлер, хотя и сомневался, что лодка, приводимая вдвижение человеком, — подходящий способ гнаться за стремительно движущимсявампиром.
Шайлер ощущала, что зрение ее, как и все чувства,обострилось. Она понимала, что движется быстро — настолько быстро, чтоказалось, будто все остальные вокруг стоят на месте. И все же женщина двигаласьтак же стремительно, как и сама Шайлер, если не быстрее. Она перемахивала черезузкие каналы, вьющиеся через город, уворачивалась от скоростных катеров имчалась к другому берегу реки. Но Шайлер неслась за ней по пятам. Они двоепревратились в размытое пятно на карте города. Девушка поймала себя на том, чтопогоня внезапно придала ей бодрости — она словно бы напрягла мышцы, о которыхпрежде и не подозревала.
В конце концов, когда Шайлер увидела, как женщинаперепрыгнула с балкона на малозаметную лестничную площадку, она в отчаяниикрикнула:
— Мама!
Но женщина не обернулась и быстро исчезла за дверьюближайшего палаццо.
Шайлер запрыгнула на ту же лестничную площадку, перевеладыхание и тоже вошла в здание, преисполнившись решимости выяснить, кто же насамом деле эта таинственная незнакомка.
Глава 2
Мими Форс понаблюдала за бурной деятельностью, кипящей взале Джефферсона в Дачезне, и удовлетворенно вздохнула. Был вечер понедельника:занятия закончились, а еженедельное собрание Комитета было в разгаре.
Усердные представители Голубой крови собрались небольшимигруппками у круглого стола, обсуждая последние штрихи к празднеству года,ежегодному балу Четырех сотен.
Белокурая, зеленоглазая Мими и ее брат Джек входили в числомолодых вампиров, которым предстояло дебютировать на нынешнем балу. Этатрадиция насчитывала не первый век. Вступление в Комитет, тайное и чрезвычайномогущественное сообщество вампиров, правящих Нью-Йорком, было лишь первымшагом. Представление молодых членов Комитета всему сообществу Голубой кровибыло куда важнее. Оно являлось подтверждением прошлой истории и будущихобязанностей вампира. Поскольку особы Голубой крови в каждом цикле — таквампиры называли срок, соответствующий продолжительности человеческой жизни, —возвращались в разных физических оболочках и под новыми именами, их представление,или так называемый дебют, играло чрезвычайно важную роль в процессе осознания.
Мими Форс не нуждалась в герольде с фанфарами, чтобы тот ейсообщил, кто она такая или кем была прежде. Она — Мими Форс, самая красиваядевушка в истории Нью-Йорка и единственная дочь Чарльза Форса, Региса — такименовали главу Совета старейшин и на редкость неприятного типа. Мир знал егокак безжалостного медиамагната, чья компания «Форс ньюс нетуорк» охватывалавесь земной шар, от Сингапура до Аддис-Абебы. Мими Форс — та самая девушка сльняными волосами, кожей цвета свежих сливок и полными губами, которымпозавидовала бы и Анджелина Джоли, — была несовершеннолетней секс-бомбой срепутацией, производящей фурор среди наследников самых видных семейств города,горячих парней с красной кровью, известных также как ее люди-фамильяры.
«Но сердце ее всегда было и всегда будет куда ближе к дому»,— так подумала Мими, глядя в другой конец зала, на своего брата Джека.
