— Нинка! Ты вредная, — сказала Таня.
— А ты добрая, — ответила Нина. — Рубли раздаёшь…
Таня Соловьёва училась все десять лет неровно, но из-за двоек особенно не расстраивалась, а когда была моложе, просто-напросто вырывала страницы с двойками из дневника. Тогда она сидела с Гектором за одной партой, и из школы они частенько возвращались вместе. «Ау!» — говорила Таня и бросала листок из дневника в канализационный люк, как в почтовый ящик. В детстве Таня обожала Дюма. Толстый том «Трёх мушкетёров» она накрывала тонким учебником ботаники, а когда мама уходила в другую комнату, тут же меняла положение книг. До сих пор Таня помнила настоящие имена Атоса, Портоса и Арамиса, количество людей, погубленных проклятой миледи, а смерть д’Артаньяна, когда последнее ядро из голландской крепости выбило у него из рук маршальский жезл, потрясла её так, что, закрыв последнюю страницу (шёл какой-то урок), Таня забыла, что находится в классе. Звучала в ушах барабанная дробь, стояла перед глазами ненавистная голландская крепость, носились мушкетёры в ботфортах, умирающий д’Артаньян лежал на зелёной траве, а над крепостью медленно поднимался белый флаг… Таня громко заплакала, и учительница отпустила её домой.
Разговоры подруг о том, как надо худеть, вызывали у Тани смех. Самая худая и стройная девочка класса Инна Леннер утверждала, что для этого надо каждый день выпивать пять литров горячей воды, а потом ложиться на живот и делать какие-то сомнительные гимнастические упражнения. Таня всегда ела сколько хотела, а предупреждения матери, что к тридцати годам она превратится в бочку, всерьёз не принимала. До тридцати лет было ещё так далеко!
Нина Парфёнова — вторая одноклассница Гектора — была круглой отличницей. После Инны она была самой худенькой в классе. Про Нину говорили, что она просто сохнет от любви к математике. Волосы у Нины, как галочьи крылья, чернели и блестели вокруг головы, не создавая, однако, никакой пышности. Нина была претенденткой на золотую медаль, почти ни с кем не дружила, мальчики снились ей редко. Она не понимала Таню, которая после школы звонила из телефона-автомата какому-то Олегу, а потом долго шла рядом с Ниной взволнованная и задумчивая. Нина готовилась поступать в университет на недавно открывшееся отделение математической лингвистики и сейчас как раз пыталась объяснить Тане, что же это за наука, но Таня слушать не желала.
— Не понимаю, — говорила Таня. — Неужели это тебя на самом деле так волнует?
— А тебя? — спрашивала Нина. — Тебя разве не волнует — поступишь ты или нет?
Таня пожимала плечами.
— Математическая лингвистика, физическая лингвистика, скажи — ещё какая-нибудь биологическая лингвистика!
И Нина и Таня неплохо относились к Гектору. Таня иногда звонила ему домой, спрашивала, что задано по английскому, а потом переводила разговор на другие темы, кокетничала, сплетничала, но Гектор не звал её ни в кино, ни в кафе. Без особой, впрочем, грусти Таня вешала трубку и набирала номер какого-нибудь другого молодого человека. И Нина, сидя в классе, отвлекалась от мыслей о будущем — рушились многоэтажные формулы, затихал шорох перфолент, гасли огоньки вычислительных центров — и начинала задумчиво смотреть перед собой. А за следующей партой сидели Гектор Садофьев и Инна Леннер… Нине иногда хотелось поменяться местами с Инной, но она гнала прочь эти мысли, открывала учебник по математическому анализу, углублялась в чтение и забывала про всё.
…Гектор догнал Таню и Нину, когда часы перед школой показывали без десяти минут девять.
— Целую ручки! — как-то странно поздоровался он. — Ниночка, как ты думаешь, успею я списать у тебя алгебру?
3
Десятый год Гектор учился в одной школе. Когда отец отвёл его за руку в первый класс, шёл дождь, и Карай, который в то время был щенком, тоже был зачем-то приведён на школьный двор. Цветы в руках у учеников намокли, гладиолусы уронили головы, водосточные трубы бубнили и плевались, заглушая речь директора. Вниманием будущих одноклассников Гектора завладел Карай, который в самые неподходящие моменты принимался тявкать. Директор с крыльца недовольно смотрел на легкомысленного папашу, притащившего зачем-то на школьный двор собаку.
Гектора посадили рядом с девочкой по фамилии Мережкина. Она вырывала из клетчатого, как платок, учебника арифметики страницы, делала из них самолётики и пускала их летать по классу… А Гектор рисовал на полях тетради чёртиков с рожками и хвостами. Вскоре Гектора и Мережкину рассадили. Новой соседкой Гектора оказалась строгая девочка по имени Юля. На уроках арифметики она закрывала свою тетрадь промокашкой, чтобы Гектор не подсматривал.
Дома Гектору был выделен старый письменный стол. «Теперь у тебя есть рабочее место! Гордись!» — сказал Гектору отец. Мать по телефону говорила подругам:
— Мы думали, сын у нас такой умный, такой развитый, думали, круглым отличником будет, а он одни двойки носит… Чёртиков на полях рисует… Я спрашиваю: «Зачем рисуешь?», а он отвечает: «Они двойки отпугивают…» Когда тройку получит, дома праздник… А что такое четвёрка, мы не знаем…
До сих пор Гектор помнил, как однажды отец пришёл к школе встретить его, а он стоял на втором этаже рядом с бюстом Менделеева и не выходил на улицу, потому что получил сразу две двойки — по арифметике и по чистописанию. Карай носился по школьному двору, отец курил, прислонившись к дереву (сейчас это дерево доросло до второго этажа), а Гектор ходил по длинным коридорам со стрельчатыми сводами потолков и ждал, когда они уйдут.
Вскоре учительница стала оставлять Гектора, Мережкину и прочих двоечников после уроков, и они сидели в классе, писали в тетради буквы, а учительница подходила к ним, наклонялась: Гектор до сих пор помнил, как она брала его руку в свою и говорила: «Осторожненько веди линию… Раз! Главное, не вылезти из клеточки… Осторожненько…» Она была очень красивая, та первая учительница Гектора. И когда она наклонялась к нему и почти касалась его лица щекой, Гектор глубоко вздыхал и боялся выдохнуть, ручка в его руке дрожала, и линия выходила кривая. «Ну вот! — расстраивалась учительница. — У нас не чистописание, а какое-то кривописание получается…»
За десять лет в школе Гектор много раз влюблялся в девочек-одноклассниц. Периоды нежной влюблённости и тоски чередовались у него с периодами ровной доброжелательности ко всем девочкам класса.
Симпатичная девушка казалась Гектору существом умным, возвышенным и ироничным. Себя он автоматически считал глупее её. Даже самые некрасивые, толстые девицы временами казались ему интересными. Прогуливаясь по Невскому проспекту, Гектор дерзко смотрел в глаза идущим навстречу девушкам, но стоило какой-нибудь из них отреагировать на его взгляд, Гектор сразу же терялся и краснел — ему казалось, что его ударило током.
На истории, математике и химии Гектор сидел с Инной Леннер. Инна занималась художественной гимнастикой. На физкультуре она пленяла всех грацией и длинными тёмными волосами. С десяти лет Инна питалась по какой-то диете, на ужин выпивала только стакан кефира, о том, как и зачем надобно сохранять худобу, могла говорить часами. Гектор давно привык к этому совместному сидению с Инной, по сегодня волосы Инны пахли яблоками, а лицо было белее обычного. Иногда, забывая про историю, Гектор рассматривал Инну в профиль, в такие минуты лицо у Инны розовело, а глаз сам собой начинал косить в сторону Гектора.
