Взгляд в прошлое.
Когда состоялось первое знакомство читателей с издателем и писателем Питером, он был еще бесчувственным чурбаном. И к тому же котоненавистником.
Но вот появляется Нортон шести недель от роду. Его подарила Питеру Синди одна из его подружек.
Синди исчезает. А Нортон остается. Питер настолько привязывается к своему котенку, что это граничит с помешательством, хотя привязанность вполне заслужена. Возникает множество других подружек. И они тоже пропадают. Нортону, чтобы обрести надежную домашнюю жизнь, явно необходимо брать дело в свои лапы.
Питеру приходится совершать деловые поездки, и Нортон путешествует с ним. Однако со временем положение меняется: Нортону требуется совершать деловые поездки, и Питер ездит с ним. Они оказываются на Файер-Айленде (Нортон потрясен тем, как низко может пасть его хозяин, чтобы обзавестись подружкой на Новый год), едут в Калифорнию (Нортон знакомится с людьми), в Вермонт (Нортон идет на лыжную прогулку), во Флориду (Нортон оказывается на весенних тренировочных сборах бейсбольных команд и становится почитателем кота Андреса из «Большого кота» Галарраги. Он проваливается сквозь крышу гостиничного ресторана, напугав до смерти двух пожилых дам). Кот много времени проводит в Париже (где радует Харрисона Форда… ммм… как бы получше выразиться… petit morceau de la merde dans la baignoir.[2]Он терроризирует соблазнительную девушку из Дании — настоящую модель — и обедает за одним столом с Романом Полански). Проводит время в Амстердаме (где присутствует на записи голландской телевикторины с полуобнаженными девушками). Ну что, пожалели, что не прочитали мою первую книгу? Питер сходится с Дженис, и Нортон в их соединении играет решающую роль. Питер покупает Нортону дом в Саг-Харборе. У Питера умирает отец. Питер благодаря — догадайтесь, кому? — понимает, что такое любовь.
А затем Питер пишет вторую книгу — продолжение истории любви — которая о том же, о чем и первая, а также о том, как Нортон становится Томом Крузом мира кошек. А еще Уильямом Стайроном, поскольку истинные почитатели книги не сомневаются, что кот надиктовал Питеру весь текст, а тот только его напечатал, поскольку наделен природой подходящими пальцами, и присвоил авторский гонорар.
Благодаря Тому… ммм… то есть Нортону Питер проводит год в Провансе, где наблюдает и описывает дальнейшие похождения своего серого вислоухого друга. Во Франции шеф-повар трехзвездочного ресторана, желая побаловать Нортона, делает марципановую мышь. В Италии милейший из котов из-за несъедобной сардины чуть не становится причиной Третьей мировой войны. Нортон ездит на верблюде (не спрашивайте как), следует в Испанию, загорает на Сицилии, осматривает замки Луары, идет на лыжную прогулку во Французских Альпах, посещает дом Анны Франк в Амстердаме и, возвратившись в Южную Францию, покоряет своим обаянием деревушку в долине Люберон.
Затем он возвращается домой. То есть в Нью-Йорк, в Саг-Харбор на Лонг-Айленде.
Питер пишет вторую книгу. Она завоевывает Нобелевскую премию, Пулитцеровскую премию и более четырех лет находится в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». (Интересно, вы обратили внимание: в этом абзаце первое предложение — правда, а все остальное легкое преувеличение?)
В первой книге Питер учится у Нортона любви. Во второй учится у него жизни. Питер решает не писать третью книгу, поскольку полагает, что ему больше нечему учиться у своего кота…
Мы подошли к десятому дню рождения Нортона, который состоялся в 1993 году. На этом я остановился в прошлый раз. И с этого начинаю теперь. А причина появления книги номер три такова: несколько лет назад я понял: есть еще одна очень важная вещь, которой я должен научиться у своего любимого кота.
Возможно, самая важная…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
АМЕРИКАНСКИЙ КОТ
Вернувшись в Америку после года, проведенного на юге Франции, коту и человеку пришлось приложить немало усилий, чтобы приспособиться к жизни. Нортону — снова привыкать глотать нормальную кошачью еду (а не его любимые консервы из кроличьего мяса с гусиной печенью). А его папочке — вспоминать, как работают обычные люди. Еще я понял, что не должен вслух ехидничать на людях, поскольку здесь все понимают английский язык.
Иными словами, нам предстояло снова вести нормальный образ жизни, что не является моим любимым занятием. К счастью для меня, благодаря Нортону стать абсолютно нормальным было очень не просто.
Я впервые осознал, что жизнь меняется и это навсегда, когда мы отправились в рекламный вояж со второй книгой. В свое время, когда мы с Нортоном ездили рекламировать «Историю любви», меня поразило, с какими нежными чувствами и теплотой встречали люди моего кота. Но новая поездка не имела с той ничего общего.
Одна из первых остановок состоялась в Ноксвилле, штат Теннесси. В книжном магазине «Дэвис-Кидд» я, как обычно, произнес нечто с претензией на остроумие, затем почитал, а Нортон в это время спокойно лежал рядом в своей излюбленной позе сфинкса с таким видом, будто был моим переводчиком. Когда я закончил, нас окружили люди, как я решил, чтобы получить на книге мой автограф, но оказалось, что ни моя подпись, ни я сам их нисколько не интересовали. О, они были исключительно вежливы, но пришли, чтобы погладить Нортона и поговорить с ним. Один мужчина испытал от этого такой восторг, что предложил мне билет на самое главное городское событие года — назначенный на следующий день футбольный матч между командами университетов Теннесси и Флориды. Я поблагодарил, но в шутку ответил, что не могу пойти без своего приятеля — страстного болельщика Теннесси. Мужчина посмотрел на кота.
— Ну что ж, достану билет и ему.
Пришлось сказать, что его предложение заманчиво, но я все-таки должен придерживаться графика турне, поэтому не смогу повести Нортона пить пиво, есть хот-доги и болеть за университет Теннесси.
Когда толпа поредела, к нам смущенно подошла очень миловидная женщина среднего возраста. Посмотрела на меня, затем с обожанием устремила взгляд, сами догадаетесь на кого, и произнесла:
— Я проехала больше четырех сотен миль, чтобы его увидеть. — Ее интонации были еще более благоговейными, чем слова.
У меня возникло ощущение, будто она смотрит на дверцу холодильника в чьем-то кемпере и вдруг различает в разводах жира лик Девы Марии. Ее нежное чувство к моему коту было настолько трогательным, что я позволил ей провести со звездой вечера несколько минут наедине, и Нортон проявил себя с лучшей стороны — довольно мурлыкал во время их беседы. Не представляю, о чем они болтали — да, пожалуй, и не хочу знать, — но могу сказать определенно: она не была разочарована беседой. Затем она поблагодарила его и, надо отдать ей должное, сказала спасибо и мне. А потом, вероятно, опять проехала четыре сотни миль, возвращаясь домой.
В Ноксвилле жили мои добрые знакомые Ли и Линда Эйсенберг. Привлекательную, милую и обаятельную Линду обожали буквально все. А вот Ли был поциничнее. И более дерганным. И с причудами. И… ограничимся упоминанием, что, не считая близких родных, этого Ли так уж сильно обожали всего трое. К счастью, я был одним из них. Мои друзья, бывшие ньюйоркцы, считали себя видавшими виды людьми, но и они были удивлены тем, что узрели и услышали в тот вечер. Ли, проведший с Нортоном немало времени до того, как вислоухий шотландец вознесся на вершину кошачьей славы, был ошарашен пылкостью его почитателей. Он общался с Нортоном в Нью-Йорке и во Флориде (куда мы ежегодно ездили на бейсбольные тренировочные игры), и подозреваю, у него возникло ощущение сродни тому, как если бы в прошлом он встречался с Нормой Джин Бейкер до того, как она превратилась в Мэрилин Монро: приятное времяпрепровождение, но кто бы предполагал, что настолько приятное. После мероприятия мы вернулись в их идиллически-прекрасный дом, и Линда приготовила ужин. Думаю, ее слегка удивило, что после всех восхвалений восхищенной публики Нортон не присоединился к нам за столом, а решил превратиться в обыкновенного кота и принялся есть из миски на полу. Должен признаться, я и сам немного удивился.
