Медленно, чтобы ненароком не спровоцировать, дотянулся до заднего сиденья и вытащил из походной сумки бутылку виски.
— А ты подсоби, — с добродушной улыбкой сказал он, протягивая через открытое окно. — Как бывшему земляку.
— Как бывшему земляку я тебе так скажу. Здесь кроме складов и обслуживающих зданий нет ничего. Наверх не проехать, но это ты, наверное, и сам понял. Внизу вода. Здесь что могли, расчистили, чтобы не фонило. Тут всё население тысяч пять, а то и меньше. Ну не считая диких на окраинах.
Свят невольно вздрогнул. Прожекторы на бетонном заборе на мгновение вдруг погрузились в темноту. Или это только показалось? Пока он тщетно пытался уложить в сознании новую реальность.
— Ты, если хочешь поностальгировать, езжай вон направо до конца складов. Там разворотная площадка есть. Дальше вода и дикие попадаются. Я передам ребятам, чтобы не дёргались, но и ты близко не подходи. А утром вали обратно.
— Спасибо, — только и смог ответить Свят.
Внедорожник медленно тронулся с места. Память безбожно сбоила. Жалила, как искры разворошённого костра. Светлые дни в парке. Колесо обозрения, с которого видно весь город. Канатка с раскачивающимися кабинками, куда так боялся заходить младший брат Костик. Лето в Кремёнках. Школьные друзья. Зенненхунд Томас. Свят даже не заметил, как доехал до площадки, о которой ему говорили. Метрах в трехстах позади остался забор. Рядом с машиной разок скользнул луч прожектора — как пощупал. И бросил Свята в темноте. Наедине с городом. Они смотрели друг на друга и не узнавали. Мальчишка из прошлого и цветущий Нижний. Умирающий человек и искалеченный дом.
Свят медленно выбрался из машины. Глянул на часы. С запасом выехал, чтобы наверняка успеть, а получилось впритык. Он смотрел на чёрную, похожую на нефть воду, но видел другое. Ёлку в огнях и игрушках, младшего брата на табуретке, пытающегося водрузить на верхушку звездочку. В темноте выл ветер, поскрипывала то ли старая цепь, то ли отошедший лист железа, а сквозь них звучали голоса родителей. Они в это время, как обычно, уже включили бы телевизор и ждали положенной речи и боя курантов. Никаких речей давно не звучало. Да и куранты навсегда остановились вместе с часами судного дня. Свят на негнущихся ногах подошёл к багажнику. Вытащил коробку с фейерверком. Он думал, что ему станет легче. Думал, что проще будет уходить. Что он почувствует частицу былого тепла, счастья. Напоследок — прежде, чем болезнь уведёт его в могилу. Приложит старые чувства анестетиком к душе. Но Свят ощущал только тупую боль и оглушающую пустоту. Возвращение в родной город не подарило покой, оно сожгло остатки трепетно хранимых воспоминаний.
Сначала Свят достал вторую бутылку виски и залпом сделал пару больших глотков. Руки слишком дрожали, а душа кричала в агонии. Он похлопал по нагрудным карманам. Спички отозвались в правом. Свят присел возле салюта, вытащил его из коробки и чиркнул спичкой. Фитиль послушно зашипел, и Свят быстро отошёл назад. Руки дрожали ещё сильнее. Глаза застилало слезами. Горькими, непрошенными. Не приносящими облегчения.
Со свистом в воздух сорвался первый залп. Грохотнул в черноте и рассыпался алыми искрами. А следом ещё и ещё. Высоко в небе вспыхивали яркие фонтаны. Китайцы и здесь не подвели — добротный оказался салют, как и обещали. Светил похлеще прожектора. В разноцветных отсветах залпов Свят видел выступающие из воды руины. Тридцать лет назад он с родителями доехал бы отсюда до дома минут за десять. Где-то там они все и остались, погребённые под слоем радиоактивного пепла. Мама, папа, Костик. Детство. Счастье. Жизни. Будущее. Когда вместо салютов небо разорвало пламя ядерных ударов.
Свят ещё долго бездумно смотрел в темноту после того, как погасли последние искры. Потом сел в машину, оставив дверцу открытой. Вкуса алкоголя он больше не чувствовал, как не ощущал вообще ничего. Только в глубине души надеялся, что холод сделает своё дело. Когда бутылка почти опустела, Свят прикрыл глаза. Сквозь неплотно сомкнутые веки пробивался несуществующий свет. Удушающая боль немного притихла. Уже проваливаясь в сон, Свят увидел, как на несколько мгновений сквозь темноту проступили знакомые очертания и родные лица. Он слабо улыбнулся. Значит, не зря всё-таки вернулся.
В своё прекрасное далёко.
