Глава 1
— Ррррууууу! Рруууу!
Миша заворочался во сне и привычно накрылся одеялом с головой. Пронзительный детский голосок пролетел по длинному коридору, пролез под плотно закрытой дверью и забрался под одеяло и безжалостно настиг в укрытии.
— Ррррууу!
Миша вздохнул и посмотрел на часы. Три часа. Еще спать и спать, но у детей свои внутренние часы. То дрыхнут как сурки, то колобродят всю ночь. Машинку эту еще купили, все никак не оторвется от нее. Как будто за день не наигралась со своей “Салли Каррерой”.
— Геля, — простонал Миша, прекрасно зная, что отсюда дочь не услышит сонное ворчание. — Гелечка, папе завтра на работу. Папе опять скажут, что в его мешках под глазами можно прятать недельный запас кофе.
В ответ он услышал заливистый детский смех, и с тяжелым вздохом выбрался из кровати. На ходу поправил футболку.
— Гелечка, ну чего тебе бл… кхм… блин не спится, — Миша зашагал к комнате дочери и вдруг замер на месте от настигшего воспоминания.
Гелю вчера вечером Нина забрала. Дочь забыла “Салли Карреру” и потом рыдала в телефон матери, чтобы папа привез. Он обещал заехать после работы. Сон сняло как рукой. Миша сразу весь подобрался. Окатило нехорошим холодком. Может, приснилось? С этой малодушной мыслью он сделал несколько невыносимо медленных и осторожных шагов к приоткрытой двери комнаты, где жила Геля в редкие “папины дни”.
В Гелину комнату, как обычно, бил свет уличного фонаря. Дочери это даже нравилось — не страшно было засыпать. Но это только в погожие дни. Когда поднимался ветер, растущие рядом с фонарем деревья превращали желтый свет старого трудяги в беспокойную пляску призраков на стенах. Приходилось завешивать шторы и включать ночник. Сегодня на улице — ни ветринки. Желтоватый свет ровным клином стелился по полу в коридоре. Миша с оцепенелым страхом увидел, как освещенную полоску ковра в детской переехала красная “Салли Каррера”. Лицо покрылось испариной. Очень хотелось просто убежать или хотя бы проснуться. Миша глубоко вздохнул, набрался храбрости, резко толкнул от себя дверь и интуитивно отпрянул назад, вжавшись спиной в стену коридора.
— Г-геля? — дрожащим голосом позвал он.
Но сидящая на полу девочка на его дочь была похожа только возрастом. Она обернулась, и Миша обмер от ужаса. Она совершенно точно была неживой. С виду обычный ребенок. Но смотришь и понимаешь — мертвая. Каким-то внутренним осознанием — как при взгляде на острый край ножа иногда ощущаются фантомные отголоски режущей боли.
Девочка резво поднялась с пола и посмотрела на него внимательным и не по-детски серьезным взглядом.
— Останови его.
Она улыбнулась и побежала к нему. Миша отшатнулся и заорал во весь голос, закрываясь руками, но девочка пробежала мимо — до закрытой входной двери. И исчезла. Мишу трясло. Он тупо смотрел на дверь. Усилием воли заставил себя заглянуть в детскую комнату, где уже никого не было. Еще раз с робкой надеждой подумал, а может это все-таки плохой сон? Сейчас он проснется в своей постели от звука будильника… В ответ на его мысли в стену недовольно постучали разбуженные криком соседи.
До утра Миша не сомкнул глаз. Сидел на кухне, курил в вытяжку и пил кофе. Чашку за чашкой. После того, что было, сердцу хуже не станет. Его трясло как в детстве, когда он наслушался страшных историй про гроб на колесиках. Он точно так же смотрел на дверь кухни и мучительно ждал, что она откроется, и оттуда выбежит девочка-призрак. Из головы не выходили ее слова “Останови его”. Кого его? Пытался думать, но мысли превратились в студень — дрожали вместе с ним, бесформенные и бессвязные.
На работу Миша пришел раньше всех. Огрызался, отвечал невпопад. За пару часов до конца рабочего дня объявил, что заболел, и ушел. Какой там принтер настроить или “офис” обновить, если он до сих видел перед собой бледное лицо мертвой девочки? Домой он шел с тяжелым сердцем. Чем ближе подходил, тем меньше хотелось возвращаться в квартиру, где ночью было что-то… Что-то, что могло снова вернуться. Он подсознательно выбрал самый долгий путь — мимо точечной застройки. Сейчас по всему городу так строили. Найдут кусок земли и лепят дома. Вот и здесь так получилось. Веселенькая краска с внешних стен слезла год на второй, остались жмущиеся друг к другу серые коробки. С одной стороны — ждущий своего часа пустырь, по которому он шел. С другой — церковь. Рядом с ней кладбище. Летом его деревья прикрывали, а зимой сквозь голые ветки даже с дороги первые могилы видно. Миша невольно ускорил шаг. А ему словно в насмешку в спину колокольный звон ударил. Глухо, раскатисто и печально. Миша вздрогнул и обернулся. В ранних зимних сумерках никто не появился — ни мертвая девочка, ни еще какое чудище. Только потревоженный вороний грай сорвался с черного дерева и полетел куда-то вглубь кладбища под протяжный колокольный звон.
Когда позвонила бывшая жена, Миша уже пил. Он был в состоянии хрупкого равновесия, когда и трезветь рано, и можно еще позволить себе выпить стопку-другую. Во всей квартире светло, а на душе — погано. Как будто замарался в чем-то, а в чем — сам не знал. Мишиному настроению вторил старый добрый русский рок. Там тоже никого не ждали, как и его всю жизнь.
Где-то в уголке сознания Миша понимал, что свет не спасет, а музыка не отпугнет. Просто заглушит. Лучше всего помогала водка — горьким анестетиком лилась на взбудораженный рассудок. Укрепляла мысль, что показалось. А если не показалось… Эту мысль он заливал водкой, пока в телефоне его распинала Нина. Обещал привезти машинку и не привез. Что теперь ребенку сказать? Что папа пьяный в говно?
— Вот такое я говно, — небрежно согласился Миша и сбросил звонок. — Вы со своей мамашей мне всю жизнь об этом напоминаете.
Он потянулся к бутылке и почувствовал, как кто-то потеребил его за штанину. Даже сквозь алкогольную хмарь Миша подскочил на месте и отшатнулся так, что слетел со стула и грохнулся на пол. Отполз к стене и снова руками закрылся.
— Ты что такое-то, блядь, что ты? Тебе какого хера от меня надо? — с надрывом в голосе заголосил Миша. — Чего ты, блядь, смотришь-то?!
Со стола из опрокинутой бутылки частой капелю полилась
