class="p1">И Ордынцева не могла простить мужу ошибки своего замужества по страстной любви и своего прежнего увлечения горячими речами Ордынцева. «Не та жизнь предстояла бы ей, красавице, если б она не вышла замуж за этого человека!» — не раз думала она, считая себя страдалицей и жертвой.
Она чуть-чуть пожала плечами и, принимая ещё более равнодушно-презрительный вид, тихо и медленно выговаривая слова, заметила:
— Не понимаю, с чего ты злишься и делаешь сцены? Кажется, довольно их!
Ордынцев молчал, занятый, казалось, едой, но каждое слово жены раздражало его, напрягая и без того натянутые нервы.
А госпожа Ордынцева, хорошо зная чем пробрать мужа, продолжала всё тем же тихим певучим голосом:
— Мы ждали тебя до пяти часов. Тет не приходил, и я предположила, что ты, желая избавиться от нашего общества, пошёл с каким-нибудь из твоих друзей-литераторов обедать в трактир. Ведь это не раз случалось! — прибавила она с особенным подчёркиванием, хорошо понятным Ордынцеву.
«Шпильки подпускает… дура!» — мысленно выругал Ордынцев жену и с раздражением сказал:
— Ведь ты знаешь, что я всегда предупреждаю, когда не обедаю дома! Ведь ты знаешь?
И, не дождавшись от жены признания, что она это знает, Ордынцев продолжал:
— Следовательно, вместо нелепых предположений, было бы гораздо проще оставить мне горячий обед.
— Прикажешь дрова жечь в ожидании, когда ты придёшь? И без того от тебя только и слышишь, что выходит много денег, хотя, кажется, мы и то живём…
— Как нищие? — иронически подсказал Ордынцев, — Ты вечно поёшь эту песню!
— А по твоему хорошо? — вызывающе кинула жена. — Едва хватает на самое необходимое.
— Особенно ты похожа на нищую, бедная страдалица! — ядовито заметил Ордынцев, оглядывая злыми глазами свою великолепную супругу. — Но уж извини! На твои изысканные вкусы у меня средств нет…
И проговорив эти слова, Ордынцев принялся за жаркое.
— Экая мерзость! Даже и мяса порядочного не умеют купить!
Ордынцева молчала, придумывая, что бы такое сказать мужу пообиднее за его издевательства.
— А подкинуть два полена, — снова заговорил Ордынцев, — не Бог знает какой расход. Кажется, сообразить это не трудно. Или затруднительно, а?
Ордынцева была полна злобы. Лицо её ещё более закаменело и вся она как-то подобралась, словно кошка, готовая к нападению. Вместо ответа она подарила мужа убийственно-презрительным взглядом.
— И часто ли я опаздываю? — продолжал Ордынцев, отодвигая тарелку. — Сегодня у меня была спешная работа, да и кроме того меня задержал этот идиот…
— Какой именно идиот? Ведь у тебя все — подлецы и идиоты! Один только ты необыкновенный умница… Оттого, вероятно, ты и не можешь устроиться так, чтобы семья твоя не страдала от твоего необыкновенного ума! — с каким-то особенным злорадством протянула Ордынцева, видимо очень довольная придуманной ею ядовитой фразой.
Но, к удивлению жены, Ордынцев не вспылил, как она ожидала. Он удержался от сильного желания оборвать жену, взглянув на умоляющее лицо Шурочки, и заговорил с ней. С самого начала пикировки девочка взволнованно, с выражением тоски и испуга, переводила свои большие, кроткие глаза то на отца, то на мать, видимо боясь, как бы эти обоюдные язвительные намёки не окончились взрывом со стороны выведенного из терпения отца, которого девочка страстно любила и за которого стояла горой, понимая своим чутким любящим сердцем, что мать к отцу невнимательна и что она виновница всех этих сцен, доводящих больного отца до бешеного раздражения. Она видела, что все как-то безмолвно за что-то осуждали его вместе с матерью, и тем сильнее его любила, умея, подчас, своей приветливостью и лаской рассеять постоянно угрюмое расположение духа отца, когда он бывал дома.
Остальные дети были, по-видимому, совсем безучастны к происходившему обмену колкостей между родителями.
Молодой студент Алексей, удивительно похожий на мать, красивый блондин, с изящными, точно выточенными, чертами лица, с пробивавшимися усиками, чистенький и свеженький, как огурчик, выстриженный по модному, под гребёнку, в форменном опрятном сюртучке, необыкновенно солидный по виду, с невозмутимым спокойствием и с какой-то торжественной серьёзностью, точно делал необыкновенно важное дело, очищал костяным ножем кожу с сочной груши, стараясь не прихватить ножем мясистой части плода. Окончив это, он разрезал грушу на куски и стал класть их в рот своими опрятными, с большими ногтями, пальцами с противной медленностью гурмана, желающего продлить как можно долее своё удовольствие. На его лице, на манерах, на всей его худощавой небольшой фигурке лежал отпечаток чего-то самоуверенного, определённого и законченного, точно перед вами был не двадцатидвухлетний молодой человек, полный жажды жизни, а трезвенный, умудрённый опытом муж с выработанными правилами, для которого все вопросы решены и жизнь не представляется трудной загадкой.
Сестра его Ольга, стройная, высокая, хорошо сложенная брюнетка, лет восемнадцати, с бойкими тёмными глазками и капризно приподнятым носиком, одетая, как и мать, с претензией на модное щегольство, отличалась, напротив, самым беззаботным и легкомысленным видом хорошенькой, сознающей свою обворожительность, куколки, для которой жизнь представляется лишь одним весёлым времяпрепровождением.
Взор её рассеянно перебегал с предмета на предмет, и мысль, очевидно, порхала, ни на чём не останавливаясь. Хорошенькая барышня то прислушивалась равнодушно к словам отца, то взглядывала на мать, завидуя её брошке и красивому кольцу с рубином, то в уме напевала мотив модной цыганской песенки, то, от скуки, благовоспитанно зевала, прикрывая рот маленькой ручкой, с бирюзой на мизинце, который она как-то особенно выгибала, отделяя его от других пальцев и давая ему разнообразные, более или менее грациозные изгибы, сама любовалась своим крошкой мизинцем с розовым ноготком.
«Скорей бы конец этим сценам!» — говорило, казалось, это подвижное, легкомысленное личико.
И она подумала:
«С чего они вечно грызутся? Папа, в сам деле, странный! Мог бы, кажется, зарабатывать больше, чтобы не раздражать маму… Когда она выйдет замуж, она не позволить мужу стеснять её в расходах и грубить!..»
Улыбка озарила лицо куколки. Мысль остановилась на одном господине, который с недавнего времени за ней ухаживал. Она знала, что ему сильно нравилась. Не даром же он возит конфекты, достаёт ложи в театр, как-то особенно значительно жмёт руки и, когда остаётся с ней вдвоём, глядит на неё совсем глупыми глазами и всё просит поцеловать ручку. И мама говорит, что он подходящий жених и что надо быть с ним любезнее, не позволяя ему ничего лишнего, а то эти нынешние мужчины — порядочные подлецы! Она и без мамы это знает, слава Богу, ещё из гимназии! Вчера, вот, он непременно хотел поцеловать ладонь, так она отдёрнула руку и сделала вид, что очень рассердилась, и он просил прощения… «Чего, глупый, не делает предложения? Тогда целуй, как
