этого уже вскоре наш князь оказался неподалёку от Пальры, в которой укрепился Винк, и стал лагерем в Орожском лесу, издавна бывшем излюбленным местом охоты князей Плавины - ещё прапрадед Винка велел собрать в Орож со всех концов своего княжества самых сильных или необычных зверей, и теперь только в Ороже можно было встретить гривастых, необычайной свирепости вепрей или огромных смолянисто-черных туров с белой полосою по хребту, которых извели уже в других лесах.
Простым же людям не то что охотиться, но даже собирать ягоды или хворост в этой пуще было строжайше запрещено, а за сломанную ветку в Ороже провинившемуся вполне могли отрубить руку. Ратникам Хмурого, конечно же, не было никакого дела до запрета плавинских князей - уже вскоре в заповедной пуще застучали топоры, а к небу потянулись и дымки от разложенных на привале костров...
В ту же ночь Важен, которому почему-то не спалось, решил лично осмотреть выставленные посты. Подойдя к кромке леса, Хмурый заметил, как между древесными стволами скользит лёгкая светлая тень. Это был волк, но необычной масти - в свете полной луны его снежно-белая шерсть отливала серебром. Зверь не нападал на людей - звуки лагеря, вместо того чтобы отпугнуть, напротив - привлекли его, и теперь волк наблюдал за воинами так же, как и они за ним. Важен же, поражённый столь необычной мастью зверя, решил заполучить его шкуру. Но едва Хмурый отдал лучникам приказ стрелять, волк, точно поняв смысл его слов, бросился наутёк. Первые стрелы ушли в пустоту, но третья всё же, нагнала зверя, и он упал на мох, исходя кровью. Важен сам подошёл к раненному волку с ножом в руке, намереваясь его добить, но взглянув в полные тоски глаза зверя, увидел, что они точь-в-точь такие же, какие были у его утраченного сына!
Князь так и не решился нанести последний удар. Более того - он велел ратникам перенести раненого волка в свою палатку и сам выхаживал и лечил его, поражаясь необычным повадкам и несвойственной для обычного зверя сметливости.
Волк, казалось, понимал не только интонацию, но и сам смысл человеческой речи: недовольно ворчал, если слова приходивших в палатку людей оказывалась ему не по нутру, и с интересом прислушивался к докладам тысячников о ходе осады Пальры. К князю же раненый зверь относился настороженно: он никогда не пытался укусить Важена во время перевязок, стоически терпя неизбежную в таких случаях боль, но в то же время вздрагивал, когда рука князя гладила его ослепительно белый мех...
Важен же, ухаживая за волком, с каждым днём находил всё больше и больше подтверждений тому, что звериное обличье скрывает под собою его давно утраченного сына. И чем сильнее становилась убеждённость князя в догадке, тем больше вскипала в его сердце ярость на князей Плавины, не только выкравших его любимое дитя, но и лишивших Вириса человеческого облика, чтоб сделать его предметом жестокой травли. Конечно же, ни о какой сдаче города теперь не могло быть и речи, хотя Винк, вняв советникам, всё же выслал к Важену переговорщиков.
В день решающего штурма Важен, не желая подвергать жизнь вновь обретённого сына опасностям боя, оставил вполне оправившегося к тому времени от раны волка в своей палатке, под надзором доверенного слуги, сам же отправился к стенам Пальры, твёрдо намереваясь взыскать с Винка кровавую дань!..
Горожане отчаянно защищались - понимая, что пощады от Важена им не дождаться, они стали на стенах плечом к плечу с воинами из рати Винка. Тем не менее, Важен, хоть и потеряв при штурме немало людей, таки взял приступом главные ворота Пальры, и его войска хлынули на улочки и площади обречённого города. Бои переместились со стен в дома и закоулки, а Важен с преданнейшими из своих ратников, устремился к замку в центре города, в котором и обретался Винк.
Но наследственный замок Плавинских князей встретил их тишиной и раскрытыми воротами - в залах и на лестницах лежали брошенные в спешке вещи, но не было людей. Важен с обнаженным мечом переходил из зала в зал, громко выкликая Винка на бой, но ответом ему было лишь отражённое от стен эхо!.. Лишь достигнув тронного зала, Хмурый обнаружил в нём своего недруга - на ведущих к трону ступенях лежал Винк с разорванным горлом, а над ним гордо стоял белый волк с окровавленной пастью. Грудь и бока зверя часто вздымались от тяжёлого дыхания, а передняя лапа волка опиралась на грудь князя Плавины!
- Вирис! - выдохнул Хмурый, и волк повернулся к нему. В глазах зверя словно бы бушевало холодное пламя, но потом он, сердито рыкнув на бездыханное тело, сошёл со ступеней и, медленно приблизившись к Важену, потёрся перемазанной кровью мордой о руку Хмурого, а тот огладил его широкий волчий лоб и вновь прошептал:
- Вирис!
Ответом князю было тихое, довольное ворчание...
В тот день победа Важена была полной: Пальра пала к его ногам, и рати Хмурого пировали среди взятого города. Но князь не делил со своими воинами радость победы. Получив последнее доказательство, кем на самом деле является белый волк, Важен решился вернуть сыну человеческий облик. И это несмотря на то что жертвой волка стал не только князь Пальры: перед побегом в город зверь искусал присматривающего за ним слугу. Обращённый в волка Вирис испробовал как кровь врага, так и друга, и отныне этот вкус стал ему желанен больше всего на свете.
Важену следовало убить его или изгнать куда-нибудь подальше от людских поселений, или, на худой конец, держать в клетке под строгим надзором, но князь вместо этого решился провести обряд Зеркала Истины - именно он выявляет то, что скрыто чёрным колдовством, и рассеивает самые страшные проклятья.
На вешине крутого холма Важен велел разложить семь кострищ в виде вложенных друг в друга кругов, а пространство между ними заполнил выписанными мелом и углём рунами. Усыпив волка, он внёс его в самый центр кострища и оставил там. Сам же, последовательно запалив один костёр за другим, стал творить волшбу.
Едва с губ Важена сорвались первые слова заклинания, пламя поднялось к небесам огненной стеною, вокруг заметались причудливые тени, а где-то в отдалении заворчал гром - небеса точно предупреждали Хмурого о последствиях его волшбы, но он, не обращая внимания на эти знаки свыше, продолжал творить своё колдовство.
С каждым его словом треск и
