не отчислили?
В трубке повозилось.
— Нет. Ты бы пришла, а?
Я тяжко вздохнула. Филфак в мои плотные планы никак не втыкался.
— Слушай, — торопливо зашептала Олеська. — А тебе три зачёта автоматом проставила, вместе с группой зачётку подпихнула. Ещё два попробую.
— А сессия не прошла разве?
— Да не, позавчера только зачётная неделя пошла, а экзамены вообще с двенадцатого.
— Надо же.
— Но, странный график, вообще. Ну, короче. По философии препод ногу сломал, заменяет его какой-то левый, а он, говорят, валит всех.
— Да мне уже, наверное…
— Погоди! Иосифовна сказала, свой экзамен тебе четвёркой закроет, авансом. Зарубежку чё, не сдашь что ли?
Я не знала, хочу ли я сдавать зарубежку. Нет, знала — не хочу. Но тут Олеська выдала инфу, изменившую ход моей мысли:
— Философ новый, говорят, по шесть раз на пересдачу гоняет, пока не принесёшь что-нибудь.
— Например?
— Ну-у… коньяк. Денег там.
— Так, Олесь: сколько денег? Конкретные цифры есть?
Теперь вздохнула Олеська, которой все эти товарно-денежные отношения были как серпом по горлу.
— Пятёрка — двести тысяч.
Ну, это ещё по-божески, — подумала я. Папа вон, чтоб меня за раздолбайство и нехождение на физру не отчислили с первого курса, ящик коньяка физруку заносил, а это подороже будет.
— Четвёрка — сто, продолжала Олеська. — Тройка…
— Простите, но тройки нас интересуют мало, — задумчиво пробормотала я. Мне, как вечной отличнице, четвёрки-то получать было западло, а уж про тройки я была уверена, что любой здравомыслящий человек на тройку по гуманитарному предмету способен наговорить, особо не вспотев. — Слушай, Олесь, а есть человек, который имеет доступ ко всем этим документам сразу, чтоб со всеми по отдельности не договариваться?
Олеська снова поскрипела телефоном.
— Я узнаю, Оль. Но я…
— Погоди, не узнавай, — я вдруг подумала, что, кажется, знаю, кого можно попросить. — Будь другом, дня через три позвони мне. Если у меня не получится — будем пытаться по-другому решать.
— Ну, давай.
Чё мне вдруг в голову пришло, товарищи. Ходили упорные слухи, что для занятий кружковой деятельностью — вот, типа как я в саду — нужно будет обязательно педагогическое образование. Любое. А универ — это, конечно, не пединститут, но педагогика в программе тоже значилась. Значит, по-хорошему, стоило попробовать договориться.
Я собралась, купила по дороге коробочку модных конфеток «рафаэлло» и направила стопы свои в альма матер — в родную восемнадцатую школу.
Антонина (бывшая моя классная) сидела в своём английском кабинете и гоняла чаи — каникулы же!
— Антонина Михална! С новым годом!
— Ольга! Привет! Чай будешь? — она приобняла меня привычным широким жестом, прошла к окну и забрякала чашками. — Что, подружка моя говорит, совсем ты учёбу забросила?
— А вот, я, между прочим, к вам по этому поводу и пришла.
Я стала рассказывать, как оно у меня в этом году всё в кучу — и работа, и курсы, и магазин родительский.
— Поговорите с Амалией Иосифовной, а? Времени просто катастрофически не хватает. Дизайн бросать не хочется. Тем более, почти два миллиона за него оплачено.
Дизайн Антонина одобряла. Она вообще считала, что это — моё. Мы когда на УПК* пошли в десятом классе, как раз она меня на художника-оформителя и толкнула, так бы сидела я в какой-нибудь кулинарии.
*Был раньше такой пережиток
социалистического наследия:
учебно-производственный комбинат
на котором старшеклассники
овладевали начальной ступенью
какой-либо профессии.
Я покрутила отпитую чашку с «настоящим английским» чаем:
— Вы ж знаете, я потом нагоню. Но сейчас — прямо вилы.
— Так ты хочешь…
— Хочу заплатить кому-то одному, чтоб мне сессию дозакрыли.
— Ну ты прямо, Оля, совсем не дипломатичная, — засмеялась Антонина Михална.
— Ага. Пятьсот тыщ у меня в заначке есть. Если захотят больше — придётся мне, наверное, распрощаться с этим проектом.
— М-гм… — Антонина явно что-то замыслила. — Ладно. Иди, завтра или я тебе позвоню — или Иосифовна. Поняла?
— Ага.
— Ну всё, топай давай. Мне ещё вон, целую кучу журналов заполнять надо…
02. МАЯТНИК ПЕРЕЖИВАНИЙ
УНИВЕР
Амалия Иосифовна позвонила в тот же день. Очень конспиративным голосом сообщила, что будет ждать меня завтра в час на кафедре. Ладно, главное — не ржать.
12 января 1996
В универ я поехала со смешанным чувством «получится — хорошо, не получится — и пофиг!»
Амалия Иосифовна с видом Штирлица кивнула мне на пустой кабинет и закрылась на ключ изнутри.
— Давай.
Я достала деньги.
— Нет, четыреста хватит, — строго остановила меня Иосифовна. — Ещё чего удумали, за такие деньжищи автографы продавать! Тем более, я сказала, что по моему предмету у тебя автомат.
— А вы знаете, что в университете завёлся замечательный преподаватель со строго дифференцированной шкалой оценок? Продаёт даже тройки.
Она резко вскинула на меня глаза:
— Кто⁈
Я пожала плечами.
— Философ какой-то. Двести тыщ пятёрка.
Она сердито прищурилась.
— Философ, значит. М-гм. Ладно, иди. Надеюсь, в июне увижу тебя на сессии живьём.
— Я тоже на это надеюсь. Иначе, согласитесь, это будет бессмысленным вложением денег.
Амалия Иосифовна хмыкнула и отперла дверь.
В коридоре я нос к носу столкнулась с Олеськой.
— Ольга! Привет!
— Тише, тише, не ори, — я оттеснила её в уголок. — Олесь, я, короче, порешала. А ты, звезда моя, можешь мне списочек литературы потом черкануть и конспектики там какие. При случае удочку там забрось — может сильно работающие люди могут какие-нибудь письменные работы сдать? Заранее, чтоб в июне не погибать смертью храбрых, а?
Олеся смотрела на меня странно.
— Хорошо, я поузнаю́. Оль, а философ-то?
— А философу погодите платить. Возможно, в его ценовой политике произойдут некоторые изменения.
— А-а, — сказала Олеся, и я пошла. — Оль, а стипендия-то? — догнала она меня.
— Ой, Олеся… Иосифовне купи большую коробку конфет. Скажи — от меня. И если деньги останутся — тортик в деканат, что ли…
БОМЖАТСКАЯ РАБОТА
С института я проехала в Глазковскую типографию. Мне же надо детскую часть двигать. А, значит, что? Значит, надо много объявлений. Чтоб объявлениями прям весь наш околоток забит был под крышку. Желательно ярких.
— Здравствуйте! — узнала меня печатница. — Опять цвет заказали? Я как раз зелёный рулон нарезала, смотрите, какой хороший!
— А ещё