Таня Белозерцева
Потомок вандара
Первые впечатления
— Адриан, маленький, проснись, — услышал я голос матери.
Я пискнул и почувствовал, как рядом завозилась сестра. Моя сестра открыла глаза через восемнадцать часов после рождения, я же гораздо позже, через сорок два часа. Не хочется просыпаться, но надо.
— Адриан, — настойчиво зовёт мама, и я просыпаюсь, открываю глаза и смотрю на маму. Она огромная, поджарая и худая, а ещё она нежная и ласковая… Ей пора на охоту и, прежде чем уйти, она будит нас, чтобы покормить. Нам три недели, и мы уже пробуем ходить. Ужасно неловко, мои лапы подгибаются и разъезжаются, у сестры дела, похоже, не лучше.
Я снова посмотрел на мать, она поймала мой взгляд, улыбнулась, придвинула меня к себе лапой и принялась умывать мою мордочку, а я продолжал таращиться на неё.
— Адриан, что ты так смотришь на меня? — спросила она озадаченно. Я подумал и ответил:
— Я хочу стать большим, как ты!
Мать засмеялась и снова старательно вылизала меня, а потом сказала:
— Ты обязательно подрастешь и станешь большим, ты станешь даже больше, чем я.
— Правда?! — я оглядел её, она очень большая, а я буду даже больше, вот это да!
Мать пояснила:
— Потому что ты лев, Адриан, маленький львенок, и ты станешь львом.
— А Вилли? — кивнул я на сестру. — Она будет как я или ты?
— Виллани — девочка, она будет как я. А теперь давай поешь и ложись спать. Мне пора на охоту, мне тоже нужно поесть, как вам с Вилли.
Я послушался и пососал молока, после чего львица оставила нас. Мама так уже делала раньше, и я не беспокоился, она всегда-всегда возвращалась. Спать не хочется… Я сел и стал осматриваться по сторонам, мне нравится это делать, вокруг было так много интересного! Я ещё плохо вижу, так как с моих глаз еще не сошла пелена, но я все равно смотрел. Наше логово располагалось под ветвями дерева в уютной ложбинке у ствола, а вокруг, насколько я мог видеть, расстилалась степная равнина, кое-где виднелись рыжие термитники и разные деревья.
Мать учила нас сидеть тихо, пока она отсутствует. На мой вопрос «почему», мать слегка прижала меня к земле и сказала, чтобы я никогда не задавал двух вопросов — «почему» и «зачем».
Сверху раздался свист, и я задрал голову. Это был ястреб, он меня тоже заметил и громко крикнул:
— Вижу тебя, малыш, а ну-ка спрячься хорошенько, здесь поблизости бродят буйволы.
Я не понял, кто такие буйволы, но птицу послушался и спрятался под дерево. И тут меня сморил сон, я прижался к Виллани и заснул.
Проснулся я от толчка сестры, возмутился было, но она прижала уши — знак опасности. Я затаил дыхание и прислушался, к нам кто-то шел, шаги были тяжелые и грузные. Наконец я увидел их, огромные черные чудовища, на головах загнутые длинные рога, их было больше, чем нас, львят. Кто это? Ну кто? И тут я вспомнил предупреждение ястреба. Так это буйволы! Нам стало страшно и очень одиноко. Где наша мама? Мама, мама, где ты? Мы правда сидели очень тихо, даже не дышали, правда… Ну, может, чихнули или икнули…
Но ближайший к нам гигант что-то услышал и начал принюхиваться. Учуяв нас, он взвыл и набросился на наше дерево, круша его в щепки…
Мы с сестрой забились как можно дальше под ветви и теперь истошно, не таясь, кричали во все горло.
Прямо перед моим носом обрушилось кошмарное раздвоенное копыто, дюйм ближе, и меня бы не стало…
Нас спасла случайность. На буйвола рухнула сломанная им же ветвь, стукнула его по шее, и он испуганно отпрянул назад. Еще одна ветка громко хрустнула, и агрессор потерял к нам интерес, развернулся и поскакал прочь, за ним ускакали и остальные буйволы.
Я посмотрел на Виллани, она на меня, мы одновременно сглотнули и прижались покрепче друг к дружке.
Мать пришла к вечеру. Увидев разрушения, она горестно взвыла:
— О нет, нет! Адриан, Виллани! Детки…
Я мявкнул, и мать замерла в изумлении. Виллани всхлипнула и полезла через завал к матери, я полез за ней.
Мать лихорадочно обнюхала и облизала нас.
— Крошки мои, живы, целы!..
Она так обрадовалась, что пыталась обнять и облизать сразу нас обоих. И долго не могла успокоиться, нервничала и металась по разрушенному логову. Наконец она с чем-то определилась, взяла Виллани в пасть и, буркнув мне «сиди тихо», куда-то понесла её.
Я долго ждал возвращения матери, наконец она пришла запыхавшаяся, схватила меня и тоже понесла. Я висел у неё в пасти страшно озадаченный, но в то же время радовался, что меня не забыли, что за мной все-таки пришли.
Мать несла меня долго и в итоге плюхнула на землю рядом с сестрой. Сперва я полежал, приходя в себя, потом сел и стал осматривать наше новое логово. Неглубокая яма с лежавшим на ней стволом упавшего дерева, кстати, обзор ограничился, а я хочу посмотреть, что там снаружи…
В возрасте четырех недель мы уже довольно уверенно ходили, у нас появились первые молочные зубки и стала меняться шкурка, исчез детский пушок, заменяясь гладкой шерстью.
Теперь мать ерзала, когда мы сосали молоко, видимо. мы больно кололи её своими острыми молочными зубами.
На исходе этой четвертой недели я наконец-то смог выбраться из логова и потрясенно воззрился на окружающий меня мир.
Бескрайняя саванна, горизонт подернут дрожащей дымкой, далеко впереди раскинулась водная гладь озера, тут и там виднелись кущи зонтичной акации, одиночками стояли толстяки-баобабы, высились рыжие и бурые термитники, в траве серые камни… Я посмотрел назад, ого! Горы и скалы, склоны поросли деревьями.
Виллани тоже пришла в восторг от увиденного.
Следующие две недели мы и прожили здесь. Мы играли, ели, спали, лазали вокруг логова под присмотром матери.
И однажды, к концу шестой недели нашей жизни, мать пристально оглядела нас и сказала:
— Пора идти.
Отошла, остановилась поодаль и позвала нас. Я пошел к ней, Виллани за мной, мать подождала нас, снова отошла, снова позвала, мы наконец поняли: надо идти за матерью. Она явно вела нас куда-то, может, на новое место?
Мы шли долго, временами останавливаясь передохнуть, в эти моменты мать стояла рядом, настороженно глядя по сторонам. Из этого я уяснил, что наше путешествие небезопасно.
В пути я видел животных, но все
