приблизился, и она сделала еще один шаг к нему — так близко они еще никогда не были друг к другу, — когда вдалеке раздался высокий писк.
Сова вскинула голову и умчалась вдаль за своей ночной пищей.
— Возможно, завтра мы встретимся снова. — Она вздохнула.
У некоторых демонов во Фростерии были животные, ставшие их фамильярами. У людей такой роскоши не было — сова, которую она бесконечно пыталась спровоцировать, чтобы та села ей на руку, была ближе всех.
Эйра еще раз взглянула на звезды, раскрашивающие обсидиановое небо. Луна покоилась над головой, казалось, наблюдая за ними, — в эту ночь ее очертания были совсем тонкими. Если бы только звезды были сделаны изо льда, а она владела магией, то создала бы из воды замерзший канат, зацепившись за одну из них. Она бы подтянула ее к себе и подарила звезду отцу. Может быть, тогда он улыбнулся бы, зная, что душа ее матери, возможно, не вечна здесь, а где-то в другом месте.
Ей было интересно, если бы она достигла такого результата, была бы плоть звезды мягкой или твердой? Будет ли ее температура холодной или теплой? А если взять ее в руку, значит ли то, как она сияет, что она пульсирует, как сердце?
— Хватит глупостей, Эйра. Столько глупых вопросов, на которые никогда не будет ответа. И перестань разговаривать сама с собой — жители деревни и так смотрят на тебя странно. — Если только они не хотели купить что-нибудь у нее и ее отца. Но даже тогда она чувствовала на себе их тяжелые взгляды, когда они изучали некоторые из ее самых мрачных музыкальных шкатулок и марионеток. Они предназначались для нее и только для нее.
— Тьфу! — Она вскинула руки вверх и закружилась вокруг себя. — Мне плевать, что все думают.
Снег заскрипел под ее сапогами, когда она направилась обратно к своей хижине. Как только она закрыла за собой дверь, ее замерзшие руки обдало теплом. В камине лежало новое полено, пламя разъедало его деревянные слои. Отец — Федир — смотрел на нее со стола в углу комнаты, его очки сидели на носу, пока он работал над прикреплением руки к марионетке. С тех пор как она себя помнила, гостиная была завалена деталями от игрушек и музыкальных шкатулок. До рождения Эйры ее отец делал оружие, но когда мать родила ребенка, его ремесло перешло к изготовлению игрушек для смертных и демонов.
— Не спалось? — спросила она, снимая накидку и вешая ее на крючок на стене.
— Нет, но, похоже, тебе тоже. — Он улыбнулся, похлопав по табурету рядом с собой. При слабом освещении комнаты морщинки возле его серых глаз, казалось, стали еще глубже за последние несколько месяцев. Даже в его каштановых волосах появилось больше седых прядей.
Эйра на мгновение согрела руки у огня, чтобы вернуть им чувствительность, а затем опустилась на деревянный табурет. Ее отец плохо спал с тех пор, как мать Эйры скончалась от кашля, который оказался смертельным. Эйре тогда было всего пять лет, но после этого она стала помогать отцу. Она думала, что он снова женится, и Эйра была бы не против, но он так и остался довольным своей игрушкой и дочерью.
В свои двадцать лет Эйра не знала, когда и сможет ли она когда-нибудь покинуть дом. Но пока у нее были ее марионетки, музыкальные шкатулки и заводные игрушки. Прежде чем приступить к одному из своих творений, она быстро заплела свои темные волосы в косу, затем достала одну из незаконченных шкатулок и открыла ее. Она наблюдала, как танцовщица кружится по кругу, изящно разводя руками, одетая в платье цвета голубого льда и с цветами в волосах.
Вокруг нее звучала музыка, но ее мелодия была слишком тресковой. Ей нужно поработать над этим, но не успела она об этом подумать, как музыка прекратилась.
Проклятье. Если бы у нее была магия, она бы точно знала, что сделала с ней: создала бы танцовщицу из настоящего льда и позволила бы ей вращаться вечно, чтобы песня никогда не кончалась. Не нужно было бы постоянно подкручивать коробку, а механика не нуждалась бы в постоянных доработках.
— Ты собираешься раскрасить ее лицо? — спросил отец, встретившись с ней взглядом.
Она изучала гладкое смуглое лицо танцовщицы, ониксовые локоны, спадающие до пояса.
— Нет, мне нравится, что никто не знает, о чем она думает или что чувствует.
— Мрачные мысли, дочка.
— Ах, Папа, но ведь это самые лучшие мысли для творчества, не так ли? — Она засмеялась, поправляя кусок металла на дне шкатулки. Она снова завела ее, и мягкий звон наполнил комнату, на этот раз мелодия была идеальной.
— Ты так похожа на свою мать. И на меня — но вторая часть может оказаться ужасной. — Он хихикнул. — Как насчет того, чтобы приготовить нам чай, раз уж наши головы хотят быть занятыми?
— Мятный, пожалуйста. — Эйра взяла одну из недоделанных марионеток для клиента. Эта желала иметь лицо. Подняв кисть, она обмакнула ее в розовую краску, чтобы сделать марионетке щеки.
Всю оставшуюся ночь Эйра сосредоточенно рисовала, вырезала и пила чай, пока солнце не взошло через окно, осветив комнату. Ее ум не отдыхал ни разу, переходя от одного проекта к другому, оставляя одни незаконченными, другие завершенными, и даже не пожалел немного времени, чтобы сделать покойную марионетку в свадебном платье из всего черного. Слишком «мрачно».
В животе у нее заурчало, и она опустила взгляд.
— Ах, ты, хлопотунья, вечно мешаешь работать.
— Хочешь, я начну завтракать? — спросил ее отец, передвигая иголкой крошечный кусочек металла на игрушечных санях.
— Нет, моя очередь. — Зевнув, Эйра встала с табурета и направилась на кухню, когда в дверь постучали.
— Скажи клиенту, что мы не разрешаем приходить так рано. — Ее отец нахмурился.
Эйра закатила глаза.
— Сейчас, сейчас, мы не можем их прогнать. — Несмотря на то, что она предпочла бы сначала взять кусочек фрукта, она провела ладонями по передней части своего платья цвета сапфира, прежде чем открыть дверь.
На крыльце стоял Десмонд, сын вождя деревни, с поджатыми тонкими губами.
— Доброе утро, Эйра. — Он заложил несколько темных косичек за ухо, его глаза цвета красного дерева казались такими же невеселыми, как и его выражение лица. — Должно состояться деревенское собрание.
Она изогнула бровь.
— Когда? — В животе у Эйры вместо голода бурлило беспокойство. Для ежемесячного собрания было еще слишком рано, ведь они провели его всего неделю назад.
— Сейчас. Это касается короля. — Его пальцы судорожно теребили края накидки.
Морозко… Даже мысль о его имени не давала
